Страсти по Трансильвании

Кюнемес Аноним

– Пожалуйста, - пожал плечами Фазекаш, передавая бланки лейтенанту.
– Только вы все равно там ничего не найдете: я уже раз пять их перечитал.

Константин стал внимательно изучать личные карточки студентов. Неожиданно на его лице расплылась довольная улыбка.

– Вы что-то нашли?
– нетерпеливо спросил инспектор.

– Конечно, это может быть простым совпадением...
– неуверенно произнес Трифонеску.
– Вы знаете, какая девичья фамилия у мачехи Иштвана Сепа?

– Не помню.

– Басараб.

– И что?
– не понял Имре.

– Сразу видно, что вы плохо знаете историю Румынии, - покачал головой лейтенант.
– Басарабы - это очень знатный род, который несколько веков с небольшими перерывами правил в Валахии. А один из представителей этой династии - Михай Храбрый - на несколько месяцев объединил под своей властью все румынские земли. И знаете, где он был коронован? В Карлсбурге!..

– И что дальше?
– насторожился Фазекаш.

– А вы подумайте. Мачеха Иштвана Сепа молода?

– Да.

– Красива?

– Да.

– Пасынок ладит с ней?

– Ну, я не знаю... Каких-нибудь признаков напряженности между ними я не заметил. Наверное, у них хорошие отношения. Но знаете, лейтенант, если бы у меня была такая мачеха, я бы тоже с ней ладил.

– А теперь представьте себе, что они ладят друг с другом буквально...
– усмехнулся Константин.
– Представили?..

– Нет, - недоверчиво протянул инспектор.
– Этого не может быть! У вас слишком бурная фантазия!

– Но тогда у Сепа есть мотив, - не сдавался Трифонеску.
– Подумайте об этом.

– Хорошо, я подумаю, - после некоторого молчания согласился Имре.

XVI . ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Профессор филологии Ференц Сеп, пятидесятилетний мужчина с короткими каштановыми волосами и плавно переходившими в усы бакенбардами, закрыл книгу и снял очки. Часы в его рабочем кабинете пробили пять, и каждый их удар отдавался в сердце профессора все нараставшей тревогой. Идти или не идти?.. Может, лучше оставить все как есть?.. Нет, лучше все узнать и не терзать себя напрасными сомнениями. Да, ему нужна определенность! В конце каждого предложения должна стоять точка.

Ференц неспешно оделся и вышел из кабинета. Профессор медленно спустился по парадной лестнице и покинул здание филологического факультета. До дома остается еще пятнадцать минут ходьбы. Но если он не будет торопиться, получится двадцать минут. Двадцать минут до его казни!..

Когда первая жена Ференца умерла при родах второго ребенка, вдовец на долгие годы погрузился в траур. Единственное, что заставляло профессора на время забыть свое горе, - это взросление его сына, который с каждым годом проявлял все больший интерес к наукам и радовал отца успехами в школе. А потом в жизни Ференца, словно яркая комета в ночном небе его души, появилась Сильвия. Профессор заметил милую девушку, которая ходила на каждую его лекцию и после ее окончания покидала аудиторию последней, бросая украдкой на Ференца смеющийся взгляд. И профессор влюбился в нее, как мальчишка. Его жизнь вновь наполнилась светом и заиграла всеми красками. Потом было объяснение, свадьба и год счастливой, безмятежной жизни. Если бы он знал, сколько ему придется заплатить за этот год абсолютного счастья!.. Сильвия вдруг охладела к нему. Она все так же мило улыбалась Ференцу, но он чувствовал ее неискренность, как музыкант точно улавливает взятую на полтона выше или ниже ноту. Месяц назад молодая жена стала избегать с ним близости, ссылаясь на боль, но обращаться к врачам не спешила. Профессор стал ее подозревать.

На улице смеркалось. Очертания домов и деревьев становились все более темными и размытыми. Подтаявший за день снег неприятно шелестел под ногами Ференца. Сумерки сгущались и в душе профессора. Он пытался вспомнить, когда его сын стал смотреть на мачеху не как на родственницу, а как на возлюбленную. Обычно любовное томление начинается с какой-нибудь мелочи: нечаянно брошенного взгляда, чувственной улыбки, жеста, прикосновения. Вероятно, у них все началось так же: роковая искра попала в кучу хвороста и запылала всепожирающим костром страсти. Сжигавшая грудь Ференца ревность услужливо рисовала в его голове разнузданные картины. Преодолевая приступ тошноты, он шумно глотнул. Ничего, конец уже близок. Утром перед уходом в университет он сказал жене, что вернется домой поздно, значит, он наверняка застанет их вместе.

Дом профессора неумолимо приближался. Ференц замедлил шаг, чувствуя, как сердце бешено стучит в его грудную клетку. Расстояние до дома стремительно сокращалось, уже видно, что в окнах не горит свет. Но они должны быть там! Вот его отделяет от дома всего лишь узкий палисадник. Нужно идти еще медленнее, чтобы отсрочить свой конец. Но вот он уже у двери. Осторожно поворачивает ручку - закрыто. Нет, это еще не все! Дрожащей рукой он достает из кармана ключ. На улице мороз, но его вспотевшая ладонь, кажется, ничего не ощущает. Он пытается попасть ключом в замочную скважину, но тот предательски скользит в мокрых пальцах, а их непрекращающаяся дрожь грозит выдать его, пока он неверными движениями выбивает ключом частую дробь по замку. Ничего не получается! Сердце дребезжит уже у самого горла. Он хватается левой рукой за запястье правой и снова пытается попасть ключом в скважину. Удалось! Он поворачивает ключ медленно, почти со скоростью секундной стрелки, но ему все равно кажется, что скрип и скрежет замка слышен на всю улицу. А может, это не замок, а его лихорадочно бьющееся сердце? Замок открыт. Он вытирает скользкие пальцы о пальто, страшным усилием вытягивает ключ из скважины и осторожно открывает дверь. Вот он уже в темной прихожей. Дверь бесшумно закрывается. Нужно подождать, пока глаза привыкнут к темноте. Он прислушивается. Кажется, из дальней комнаты доносится странное всхлипывание. Он медленно крадется, стараясь не выдать себя. Вот здесь скрипит половица, нужно обойти ее слева. Сердце гремит, как отбойный молоток, грозя разорвать его тело в клочья, лицо горит, руки стали скользкими, как мыло, ноги налились свинцом, ревность разъедает внутренности. Нет, ему не показалось! Из спальни доносятся тихие вздохи и шумное дыхание. Вот он у цели. Он осторожно высовывает из-за двери голову и чувствует, как от отчаяния она готова треснуть. На супружеском ложе распластанное тело его сына, а на нем движется, изогнувшись в порыве страсти, Сильвия. Вид этих двух сцепленных в единый механизм темных тел казался ему каким-то сюрреалистическим зрелищем, мерзким ночным кошмаром, от которого хочется поскорее избавиться.

– Моя королева!..
– тяжело дыша, простонал Иштван.
– Княгиня Трансильвании!..

Ференц судорожно обхватил голову руками, словно пытаясь ее собрать, и с безумным видом, пошатываясь, пошел назад по коридору.

XVII . БЕГСТВО

Ранним утром инспектора разбудил настойчивый стук в дверь. Быстро натянув темные брюки и набросив на плечи зеленый мундир, Имре выбежал в прихожую. На пороге стоял Трифонеску, одетый в штатское. Не говоря ни слова, он с серьезным видом вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

– Что случилось?
– спросил удивленный Фазекаш.

– Румыны восстали, - хмуро ответил лейтенант.

– Значит, нужно срочно бежать в участок!

– Уже поздно!
– покачал головой Константин.
– Участок разгромлен, повстанцы захватили крепость.

– Жандармы не пострадали?

– Насколько я знаю, нет. Так, пара царапин.

– А кто поднял восстание?

– А вы как думаете?
– мрачно усмехнулся Трифонеску.
– Иштван Сеп. На завтра назначена коронация его мачехи.

– Чуть-чуть не успели, - посетовал Фазекаш.

– Я беспокоюсь за вас, инспектор, - проговорил лейтенант.
– Я румын, меня, скорее всего, не тронут. Но вам оставаться в городе опасно.

– Что вы предлагаете?

– Собирайтесь. Через двадцать минут я к вам подъеду и отвезу к своим родственникам в деревню. Только переоденьтесь, - посоветовал Константин Имре.
– А то в таком виде вас схватят на первой же улице.

Трифонеску убежал. К инспектору подошла слышавшая часть разговора Корнелия.