Страсти в сентябре
Шрифт:
— Глаза у тебя, Паша, совсем не черные, — задумчиво сказал пожилой.
— Это верно, Вася, верно. Но и черные — тоже мои, понимаешь?
— Больше партия — больше скидки должны быть, Паша. Это закон бизнеса, оптовой торговли.
— Я могу дать в Армавир больше, это и есть скидка, Вася. Вы же продаете вино по восемьдесят пять на круг, а это с трех тыщ бутылок больше «лимона» чистогана. Товар идет хорошо, прибыль гарантирована, это я мог бы увеличить отпускную цену. Но не делаю этого. А сбавить — извини.
— Павел Иванович, нехорошо считать чужие доходы.
— Водочку очень рекомендую, Резо. «Левобережная» — особая водка, такой в Армавире нет. Бери три тыщи бутылок, отдам по тридцать. Элитная водка, по спецрецепту изготовлена. И не скромничай, вы же не только питьем торгуете, многое в Армавире контролируете, зачем, дорогой, прибедняешься?
Пожилой мужчина в очередной раз облизнул мясистые губы, нервно передернул покатыми плечами.
— Паша, дела идут не так хорошо, как ты думаешь. Менты оборзели совсем, левый товар давят, а за него бабки уплочены. Людей сажают, чтобы все контролировать и самим не лопухнуться, нужны большие бабки. Мы твои давние клиенты, работаем вместе уже десять лет. Помнишь, помогали тебе?
— Почему, Павел Иванович, не хочешь нам помочь, а? — встрял черноусый Резо.
— Да перестаньте, мужики! Что значит, помогали? Вы покупали мое вино, солидные капиталы на нем наваривали всегда. Пусть даже то «Черные глаза» было не совсем качественным. Но ведь прибыль-то имели, верно? Мы совершенствуем технологию, вкладываем средства в новое оборудование, готовимся, так сказать, выйти на мировой уровень. Вы знаете, что идут переговоры с солидной испанской фирмой? Они вкладывают солидные бабки в реконструкцию и будут продавать мое вино в Европе под своей маркой. А это совсем другие бабки. Там такое вино оптом по полтора доллара не уходит. Минимум — пять! А раскрутим марку — и все десять будут. Прибыль — пополам, пять мне, пять им. А пять долларов за бутылку — это тебе не пятьдесят рублей! Даже два с половиной — тоже не пятьдесят рублей. Смекаешь?
— Короче, какое твое слово, Паша?
— Ты его слышал, Вася.
— Понял. Ну, лады, помозговать надо, все просчитать. Через недельку свяжусь, скажу, чего решил.
— Смотри, не опоздай, Вася. Станичники тоже активизировались, нравится им мое вино. Сильно там не накручивают, по шестьдесят пять — семьдесят продают, но прибыль имеют стабильную. С будущего октябрьского розлива уже тыща бутылок улетела.
— Все правильно понял. Ну, бывай, Паша!
Оба армавирских торговца встали со стульев, пожали директору завода руку и удалились.
— Козел он! — горячился Резо, когда спускались по лестнице к выходу из административной двухэтажки. — Совсем не уважает нас! Испанцев хочет!
— Не кипятись, подумаем, как его урезонить.
На выходе их ждал высокий худой мужчина лет сорока, генеральный менеджер завода.
— Ну что? — спросил он.
— Плакал твой рубль с бутылки,
— Почему не хочет? — снова вскипел горячий Резо. — Ты сказал, говорил с ним, может уступить!
— Согласен был, но станичники со всего района да из других тоже активизировались. А у самого Лугового крыша поехала на почве ревности. Вбил себе в голову, что его красотка изменяет с директором школы. Следит за ней постоянно.
— А она не изменяет? — спросил пожилой.
— Откуда я знаю? Он так думает, вот и дергается.
— Это интересно… А ты второй человек тут, правильно толкую?
— Правильно.
— И если что — станешь первым, так?
— Возможно, как общее собрание решит.
— Как надо, так и решит. И ты отдашь нам «Черные глаза» по сорок, а пять с каждой бутылки — твои, так?
— Почему нет?
— Ты умный мужик, Боря. Будем считать, что мы договорились. Пошли, Резо.
— Чего договорились, Вася? — не понял Резо.
— Пошли-пошли, у нас нету времени лишний базар тут разводить. В машине все растолкую.
Покупатели вышли во двор, сели в черную «вольво», и машина рванула к воротам, которые тут же распахнулись, выпуская ее в славный город Армавир. Борис Дмитриевич Горилко тоже вышел во двор, покачал головой, глядя вслед гостям. Если они решат что-то изменить в руководстве завода — это их проблема, он ничего про это не знает и знать не желает. Но от должности директора не откажется и свои обещания выполнит.
А в это время Луговой, раздосадованный тем, что очевидная сделка сорвалась, вспомнил о своей жене. Велел водителю Гене заводить «мерседес» и ждать его. Через пятнадцать минут он уже выходил из машины у своего дома, не видя, как водитель презрительно усмехается, глядя ему вслед.
Луговой стремительно вошел в дом, остановился, глядя на упругие ягодицы жены, которая, стоя на коленях, мыла пол в прихожей. А тренировочный костюм так обтягивал их, что…
— Паша? — Она обернулась, потом встала на ноги. — Ты чего примчался?
— Пообедать, Маринка… А ты чего это делаешь тут?
— Убираюсь, не видишь? Рановато для обеда, обычно ты часа в два приезжал. Посмотрела, а паркет у нас тут грязный. Вроде бы мыла недавно, да ты ж никогда ботинки не снимаешь, вот и получается…
Луговой подумал, что, возможно, она стирает следы чужих башмаков. Чтобы он не заметил, не догадался. А ведь он звонил днем в школу, но директора там не было. Позвонил в учительскую — сказали, что он еще не пришел, будет позже. Не пришел! А где был в это время? Ну дела-а!
— Раньше приехал потому, что проголодался. Или мне в столовой нужно питаться, а?
— Не кричи, Паша, сейчас накормлю тебя. Иди в кухню, я мигом разогрею борщ, мясо.
— У меня сделка сорвалась, понимаешь? Эти придурки из Армавира, Вася и Резо, хотят «Черные глаза» по сорок пять. А мне это на хрена же надо? Заказов навалом! Хотя раньше готов был уступить, этот жук Горилко просчитал, что так выгодней. Было, а теперь нет!
— Я ничего в твоих делах не понимаю, Паша.