Страстная неделя
Шрифт:
Ему крикнули, чтоб он проваливал. Он упёрся, да ещё стал грозиться — подайте ему наши пушки, они ему, дескать, пригодятся. «Если вам угодно драться, сделайте одолжение, в крепости три тысячи солдат и население за нас». Три тысячи — это вдвое больше, чем на самом деле, но надо же застращать противника!
Он замялся и принялся нас уговаривать, мол, драться нам незачем, все равно короля во Франции больше нет. а есть только император. Ему опять повторили, чтоб он проваливал. А он в ответ: «Если вы рассчитываете на принцев, так напрасно, да будет вам известно, что вторая половина Азбрукского гарнизона послана им вдогонку и ночью подстережёт их где-нибудь возле Эстера…» Вот… Господин де Тустен сказал
Сколько ни бились, никак не могли втолковать ему, что поручение выполнено и незачем искать господина де Рейзе, — гвардеец конвоя стоял на своём: он поклялся сообщить своему начальнику, если узнает, что кто-то злоумышляет против короля.
Граф приказал препроводить его не к господину де Рейзе. а к маршалу Мармону, в Эстер. Однако, прежде чем его отпустить, граф задал ему вопрос:
— Новые ворота — это те, что называются также Эрскими?
Так. А сам ты выбрался без труда? И нигде не наткнулся на мятежных кавалеристов?
Именно из этих соображений его послали не через Новые, а через Приречные ворота. Оттуда, кстати, и начинается дорога на Эстер.
— И ты ничего и никого не видел?
Ничего. Никого. Что же это за осаждённый город, из которого выходишь, когда хочешь, и хоть бы раз наткнуться на осаждающих! Да и зачем было Азбрукскому гарнизону подаваться на Бетюн. если под его стенами уже находится кавалерия Эксельманса.
Откуда графу Артуа было знать, что появившийся в полночь у Новых ворот генерал был тот самый генерал Вандамм, которого король сослал в его поместья под Касселем. Одного имени этого генерала достаточно, чтобы его величество передумал ехать из Лилля в Дюнкерк, так как дорога туда лежит через Кассель.
Откуда графу было знать, что, услышав о вступлении Наполеона в Париж, Вандамм покинул свою усадьбу с огромным парком.
раскинувшимся по всему склону Мон-Касселя, с которого можно видеть море, Бельгию и тридцать два города, включая сюда как Бетюн и Эстер, так и Остенде, Лилль, Кале и Сент-Омер. Откуда было графу знать, что Вандамм стал во главе Азбрукского гарнизона, а в пятницу получил по телеграфу приказ явиться в Дуллан в распоряжение Эксельманса. Все остальное была чистая выдумка… После того как его не впустили в Бетюн. Вандамм обогнул город и. нимало не интересуясь принцами и королевской гвардией, ночью продолжал путь прямо на Сен-Поль.
Тем временем весть, что, того и гляди, нагрянет Эксельманс с целой колонной кавалеристов, молниеносно распространилась по Лестрему, Ла-Горгу, Эстеру. Били сбор, ходили из дома в дом будить офицеров, лил дождь, люди выбегали на улицу, не успев толком одеться, в неизвестных направлениях мчались конные, то и дело приходилось окликать мелькавшие в темноте тени или наталкиваться на группы солдат. Командиры конвоя попадали к гренадерам, командиры гренадеров — к мушкетёрам.
Труднее всего было собрать кареты, паника постепенно охватила всю местность от Ла-Фосса, где застрял граф Артуа, до Эстера. городишка, широко раскинувшегося на том берегу Лиса, где остановился на ночлег Мармон. Теперь уже больше нельзя было скрывать правду. Открыть её поручили герцогу Беррийскому, что он и осуществил под дождём, на эстерской площади, у подножия башни, откуда колокола, как выполняющие гражданские обязанности, не перекочёвываю! ежегодно в Рим от страстного четверга до воскресенья, а продолжают отзванивать часы и четверги: вот и сейчас механизм действовал исправно и, заглушая голос герцога, отзванивал мелодию, которую оратор сперва не узнал, но, когда у него в голове всплыли слова:
«Добрый путь вам, мсье Дюмолле! В Сон-Мало вам пристать без помехи…» — он воспринял это как злейшую насмешку.
Итак, мы держим путь уже не на Лилль. а на Байель или, вернее, в безымянный пункт между Байелем и Армантьером.
Просто говоря — в северо-восточном направлении. Так как переход границы должен быть осуществлён в самом ближнем пункте, надо, елико возможно, идти по прямой… Но вот тут-то и начинаются трудности.
Уже и в сумерках было нелегко добираться сюда, а тем более тёмной ночью, когда небо все в тучах и льёт дождь: правда, после переправы через Лис проводник вывел колонну на просёлок, который отходи! от Эстерского шоссе, оставляя вправо дорогу на Армантьер. Однако здесь сразу же началась полоса топей и торфяных болот, которая считалась непроходимой две трети года, и хотя колонна через каждые сто-полтораста туазов топталась на месте, дожидаясь, пока подтянутся отстающие, все равно на развилках никто не знал, куда поворачивать, а развилок было хоть отбавляй. Здешние дороги пересекаются на каждом шагу, их даже зовут улицами. Это словно большой не отстроенный город, где ничего не стоит заблудиться, особенно когда то и дело сбиваешься с пути, на повороте стараешься держаться прямой, идёшь полем — и вдруг, смотришь, угодил в камыши. Да это же канава, куда вас, к черту, понесло! Дело в том, что здесь тоже поля разделены канавами на прямоугольники — вот уж большое удобство для путешествия в каретах…
— Кстати, велено идти все прямо…
— А вам не кажется, что мы кружим на месте? И те, кто нас ведёт, как и мы, ни черта не знают, понятия не имеют, куда идти!
— Кто это сказал?
— Ах, простите, господин маршал! Будь тут хоть какое-нибудь жильё, чтобы спросить дорогу…
— Да, но жилья-то не видно. Выселки редки и разбросаны. И какую дорогу спрашивать? На Байель?
— Нет, на Стенверк…
— В Эстере нам объясняли гак: хочешь — иди через Пти-Мортье. хочешь — налево, через Дулье. Так или иначе непременно попадёшь в Стенверк, только что через Дулье немножко подальше, ну да не беда.
— Не в том дело, нам уж столько приходилось выбирать между правой и левой; сомнительно, чтобы мы всякий раз попадали в Пти-Мортье или Дулье…
В Сен-Мало вам пристать без помехи…
Конечно, пешие могут днём перепрыгивать с камня на камень по придорожной тропке. Но конным, да ещё ночью…
Фавье ехал рядом с Мармоном. И заговорил вдруг совершенно изменившимся голосом, так что в первое мгновение маршал рванул было лошадь в сторону, но речь была вполне в духе его адъютанта.
— Не повернуть ли нам назад? — начал Фавье. — Засесть в Бетюне и выдержать осаду, сколько бы она ни продолжалась? По всему видно, что Бонапарт уклоняется от сражения между французами, потому что оно может послужить предлогом к иноземному вмешательству.
— Об этом не может быть и речи, — возразил Мармон. — Мы переправляемся в Нидерланды, король уже там.
Наступило молчание, которое нарушили крики и ругань.
Опрокинулась карета. Чья? Лошади остановились, ничего, нас это не касается, раз мы во главе, надо ехать дальше. Во главе чего?
Неизвестно, следует ли кто-нибудь за нами. Достаточно было передним свернуть не в ту сторону, как они потянули за собой остальных…
— Господин маршал, — снова сказал Фавье, и в его голосе слышалась тревога. — В Париже вы полностью одобрили мои план обороны Лувра. Король не дал согласия, пусть пеняет на себя.