Страстные сказки средневековья Книга 2.
Шрифт:
И умру, если вдруг
Ты забудешь меня!
Негромкие и опасливые аплодисменты больше отдавали вежливостью, чем искренним восхищением. Ведь соперником менестреля был сам хозяин замка, и понятно, что прежде чем выказывать ему восторг всем, все-таки, хотелось услышать самого барона.
Никакие чудеса не смогли бы заставить фон Валленберга запеть, но он нашел выход из положения. Барон читал стихи под наигрыш гитары, а фоном его глухому голосу звучал тонкий серебристый тенор одного из пажей. Надо сказать, что получилось
Я подарю тебе, любимая, букет
Из самых нежных снов,
Что есть на этом свете.
В них мы пойдем с тобой
По Млечному пути,
Танцуя и смеясь, как маленькие дети...
Вплету в твою косу я песни и цветы,
Фиалками затку я для любимой платье,
Я разбужу рассвет, чтобы собрать росы,
И напоить тебя в своих объятьях!
Я славлю красоту озер любимых глаз,
Готов я жизнь отдать лишь за улыбку милой,
Тебя прислал Господь, чтоб показать мне рай
В оправе нежных рук моей любимой!
За счастье я почту служить тебе всегда,
И не страшны мне времени препоны!
Ты - звездной вечности мечта,
Ты - древней сказки красота,
Моей любви прекрасная мадонна!
У Стефки изумленно округлились глаза. Вот это да! Неужели он приложил руку к этим прелестным стихам?
Де Вильмон был профессиональным поэтом, поэтому слушать его песни было приятно, но откуда ей было знать, скольким дамам он уже морочил голову? А вот Гуго был кем угодно, только не менестрелем, и женщину растрогала его вполне удачная попытка превзойти знаменитого де Вильмона.
Поэт и барон продолжали обмениваться мадригалами, но они не произвели на Стефанию такого же впечатления, как самые первые, и хотя де Вильмон сочинил гораздо больше мадригалов, и были среди них даже очевидные перлы, она без тени сомнений отдала свою ленту барону.
– Я была бы рада,- тихо прошептала она ему,- пробежаться с вами по Млечному пути!
– Я благодарю вас за прелестные песни, посвященные мне,- так же приветливо раскланялась она с менестрелем,- но... мне больше понравилось выступление мессира!
Де Вильмон укоризненно глянул на женщину, очевидно, решив, что она смалодушничала, но Стефанию больше интересовал фон Валленберг. А тот с довольной миной поглядывал на поэта.
– Что ж,- счел нужным сухо поклониться менестрель,- вы победили на своем поле! Может статься, что мы встретимся на чужом, и опять попробуем наши силы!
Так, ко всеобщей радости, и закончилось противостояние между шевалье и бароном.
Поздно вечером, когда Стефка и фон Валленберг уже лежали в постели, эта поразительная история, наконец-то, получила разъяснение.
– Ах, дорогой,- мурлыкала довольная женщина, уткнувшись носом в плечо любовника,- ваши стихи прелестны! Я никогда не подозревала, что вы такой
– Ну...,- уклончиво протянул Гуго,- когда я угощаю обедом соседа, то не рассказываю ему о поваре! Так и в этом случае...
– Так это сочинили не вы?
– взвилась возмущенная Стефка.
– Почему же, я! Только мне помог с рифмами... Вальтер!
Женщина подумала-подумала..., и умиротворенно вновь пристроилась в объятиях Валленберга.
– Всё равно это было красиво!
– Я рад, любимая, что вам понравилась моя песня, и если по исходе девяти месяцев, вы одарите меня мальчиком, то, клянусь, я осыплю вас мадригалами только собственного сочинения!
Стефка прикусила в досаде губу. Рожать совсем не хотелось, но, с другой стороны, она начала приноравливаться к нелегкому нраву барона. И если Господь решит ей помочь на том поприще, где терпели поражение все остальные, то пусть будет, как будет!
И вот эти дни напряженной работы остались позади - можно было отдохнуть от бессонных ночей, дать покой усталому телу, сплошь покрытому кровоподтеками из-за чрезмерных ласк любовника. Стефе иногда казалось, что на ней места живого не осталось. Валлеберг был жаден до любовных утех, и не привык себя контролировать ни в чем. Он мало думал о женщинах под ним, непоколебимо уверенный, что они находятся на вершине блаженства, исполняя его прихоти.
И вот, наконец, долгожданный покой - барон и менестрель уезжают, и дай им Бог счастливого пути, который бы уводил их все дальше и дальше от замка, а она будет спать, спать и спать! Отдохнет душой и телом, а там видно будет.
Увы, этим намерениям не суждено было осуществиться.
В отсутствии барона управление замком было поделено между Вальтером и Ульрикой. Брат барона никогда не вникал в домашние дела, занимаясь сугубо вассалами и охраной подвластных земель - у него итак было хлопот по самое горло.
Ульрика же железной рукой руководила жизнью господского дома, будучи всевластной в этом замкнутом мирке уже на протяжении ни одного десятка лет. Так было всегда, но в этот раз кое-что изменилось, и именно это вывело из себя белую королеву.
Стефка ждала ребенка. Именно ждала! Сначала Герда её изводила по сто раз на дню расспросами о самочувствии, и в напряженном ожидании кудахтала над ней, как наседка над цыпленком, выматывая нервы, а потом, когда все сроки обычных недомоганий прошли, жизнь будущей матери вообще превратилась в кошмар из-за чрезмерной опеки свихнувшейся бабки.
Была бы её воля, Герда уложила подопечную на девять месяцев под одеяла, и не дала бы носа высунуть из спальни, но гораздо страшнее оказалась обрушившаяся на Стефку, подобно лавине ледяная ненависть Ульрики.
– В отсутствии барона я управляю этим домом,- грозно заявила та, появившись в баронских покоях, - и вы должны подчиняться моим требованиям, а не слушать, какую-то спятившую холопку!
Графине в тот день не моглось - тошнило, кружилась голова, и она, по настоянию Герды, не спустилась к завтраку. Выволочка последовала сразу же.