Страстотерпцы
Шрифт:
Алексей Михайлович пришёл пожелать сыну покойной ночи.
— Лежи, лежи! — предупредил с порога. Сел в изголовье. — Уморился... Большие пиры — большое испытание... Говорил ты внятно, складно. Да языками-то! Языками! Хвалю. Обе речи мудрые.
— Отче Симеон писал.
— А ты не забыл, не смешался. А матушка-то наша, государыня-свет, всё ещё потчует гостей.
У Марии Ильиничны был свой, царицын стол. У неё кушала грузинская царица Елена Леонтьевна, приезжие боярыни, родня и вся сановная женская половина государыни Москвы. Была на пиру Федосья Прокопьевна Морозова. Сей пир стал для неё последним.
На следующий день, 2 сентября, в верхних покоях царского терема за семейным праздничным столом великий государь Алексей Михайлович ел с царицею Марией Ильиничной, с наследником царевичем Алексеем Алексеевичем, с царевичами Фёдором Алексеевичем, Симеоном Алексеевичем, Иваном Алексеевичем. Ивану в августе исполнился годок, и он был за столом с мамкою, другая мамка смотрела за двухлетним Симеоном.
У царевен Евдокии, Марфы, Софии, Екатерины, Марии, Феодосии был свой отдельный стол на женской половине дворца.
Повара ради праздника, ради царевичей-малюток расстарались.
Среди яств больше всего приглянулась и Фёдору, и наследнику избушка из печёных лакомств. То-то быстро разобрали, то-то погрызли орешков — по самую крышу была набита. Сахарного лебедя облизывал Симеон, а за сахарную жар-птицу ухватился Иван.
Мужик и медведь настоящей крохотной пилой пилили морковку, на радость и малым, и царю с царицей.
— Ах, свет, государь Алексей Михайлович! — поглаживая по пушистой головёнке Симеона, молвила Мария Ильинична. — До наследника, слава Богу, дожили. Да только как единый день мелькнула долгая жизнь.
— Сколько Бог даст нам лет, столько и проживём, — сказал бодро государь и перекрестился. — Да смилостивится Господь — минует Алексея участь деда и отца: в нежные юные лета садились мы на царские троны. О Иисусе Христе, благослови дом рода нашего. Жажду, жажду, Алексеюшка, поцарствовать с тобою, молодым орлом.
— Ах, батюшка! — вспыхнул Алексей.
— А у Алексея Алексеича цепь тяжеленная! — сказал вдруг Фёдор.
— Голубчик ты мой! А уж как тяжела шапка царская! Ведь два пуда! — И подумал про себя: «Тебе, Федя, сей тяжести не дано испытать».
Ошибался Алексей Михайлович. И Фёдору тяжесть царской шапки пришлось изведать, и покойно уснувшему за столом Ивану {51} ...
— Скажи-ка нам, Алексей Алексеич, чего-нибудь мудреное на латыни, — попросил государь, любуясь старшим сыном.
— Из Аристотеля могу, из книги «Монархия»! — Тотчас и отзвенел литыми из бронзы словами.
— Дивная речь! — Алексей Михайлович отёр слёзы с глаз.
— Ты бы наградил учителя-то, — подсказала царица.
— Как не наградить?!
51
И Фёдору тяжесть царской шапки пришлось изведать, и покойно уснувшему за столом Ивану... — Фёдор Алексеевич (1661—1682), сын Алексея Михайловича, вступил на престол после смерти отца в 1676 г. четырнадцати лет от роду. Умер бездетным. После его смерти патриарх Иоаким и бояре провозгласили царём десятилетнего Петра, сына Алексея Михайловича от брака с Натальей Нарышкиной. Партия Милославских во главе с царевной Софьей, склонив на свою сторону стрельцов, возбудила бунт против Нарышкиных. Государями объявили обоих царевичей. Таким образом Иван V Алексеевич (1666—1696) вступил на престол вместе с младшим братом Петром с 1682 г. Он был слабый здоровьем и притом почти слепой и участия в делах правления не принимал, хотя назывался царём и его имя во всех грамотах стояло первым.
И наградил. Симеон Полоцкий получил приглашение на царский обед 7 сентября, говорил речь, удостоился атласной шубы.
2
В огромной риге было пусто. Ригу забрали для своих нужд государевы корабельщики, но строить корабль оказалось не из чего, не привезли строительного леса.
Вот и хозяйничали в риге подмастерья Оружейной палаты Егор с Федотом.
От одних ворот риги до других разложил Егор сорокадвухаршинное узкое полотнище из киндяка для флага и писал по нему красками. В широкой части был изображён Спас Нерукотворный, а дальше по всему полотнищу Силы Небесные: серафим, престол, херувимы — крылатый пресветлый сонм.
Федот трудился над передним бревном, что ставят на носу корабля. Дерево оплетал чешуйчатыми кольцами трёхглавый змей. Орёл попирал страшными когтями две головы, а на третью целился грозным оком да кривым клювом.
Начальствующий над корабельным делом полковник Буковен со своим помощником полуполковником Старком были в отлучке: ездили по лесам Вяземского, Калужского, Рязанского уездов.
Полуполковник Старк нашёл у помещика Войкова шестьсот трёхсаженных леснин, годных для строения корпуса корабля. Теснины заготовлены были в Кикинской волости Вяземского уезда. В том же уезде, в Дмитровской дворцовой волости, полуполковник пометил десять трёхсаженных дубовых досок.
Буковен присмотрел в Калуге у посадских людей сто двадцать девяти- и десятисаженных сосновых брусьев, да в Коломне у посадских людей двадцать пять семисаженных брёвен, двадцать трёхсаженных, два двенадцатисаженных и сто пятьдесят две восьми- и девятисаженные сосновые доски.
Весь этот лес нужно было ещё купить, привезти в Дединово... Без канатов и верёвок тоже не много наплаваешь. Буковен составил ведомость на пеньку, дёготь, смолу, серу, на котлы. На шведское, то есть лучшего качества, железо...
Воротившись в Дединово, Буковен и Старк обнаружили, что у них нет постоянного жилья. Староста селения гонял их с одного двора на другой, блюдя очередь, от корабельной же верфи всё дальше и дальше.
Буковену по душе пришлась работа Егора и Федота, но, поскольку ребята были сметливые и вхожие во дворец, послал их с ведомостями к Ордин-Нащокину и к царю, ибо дело со строительством могло, не начавшись, застопориться.
Ордин-Нащокин занят был наитайнейшим государевым делом. Получил из Стамбула от посла Нестерова и дьяка Вахрамеева сообщение: патриарх Парфений поставил в Александрию на место патриарха Паисия родосского митрополита Иоакима, антиохийский престол пока вдовствует. Молдавский воевода Иона Ильящ по старой дружбе и за хорошие деньги похлопотал в Серале, нашёл ходатая за Макария и Паисия — придворного толмача Панагиота. Патриарх же Парфений на Паисия и на Макария, бросивших свои кафедры, в сильном гневе, смещать вновь поставленного Иоакима ему невмочно. Чтобы вернуть кафедры, нужно хлопотать о смещении самого Парфения...
Дело выходило щекотливое. Ордин-Нащокин раздумывал, как оповестить Алексея Михайловича о стамбульских делах, не огорчая.
Корабельные неурядицы Афанасия Лаврентьевича даже обрадовали, отправился с Егором и Федотом к царю не мешкая.
Но, взявши с собой Егора и Федота, хранитель большой царской печати прихватил и донесение стамбульских послов. Сначала доложил патриаршее дело, а потом без перехода корабельное и позвал гонцов Буковена. Царь ухватился за корабельное дело как за спасение: подьячим Дементия Башмакова пришлось засучить рукава. Потому и придумал Алексей Михайлович Приказ тайных дел, чтоб его царская воля исполнялась тотчас, без промедления. За час всего был составлен указ коломенскому воеводе Кутузову: тысячу рублей на оплату леса и прочих расходов воеводе надлежало взять с таможенных и кабацких доходов. Чтобы не отвлекать Буковена от корабельного строительства, в Дединово срочно отъезжал уже назначенный ранее на должность управляющего Яков Полуехтов, а с ним подьячий Мытной избы Степан Петров.