Стражи цитадели
Шрифт:
Пока печать застывала, мои крики стихли до стонов. Я потерял свой Путь. Я не мог больше наслаждаться каждым мигом, потому что не различал всех оттенков пламени, только его блеск. Я не видел чудесных лабиринтов в толще гранита, на который капали мои слезы, только холодную плиту. Я не чувствовал воздуха на голой коже и всех тех мест, куда он просачивался и которых касался, только холод, жар и боль. Слова «смерть» и «жестокость» отныне не могли вместить иного, более широкого смысла, поскольку способность принимать их в себя и смотреть со стороны была
Не помню, когда они сняли с моих рук обычные оковы и заменили их широкими, плотно сидящими полосами того же темного металла, и их тоже запаяв. Когда ты погружен в предельное отчаяние, никакие боль или унижения не смогут сделать тебе хуже. Убрав путы с ног, они дали мне серую тунику, чтобы прикрыть наготу, прикрепили к ошейнику цепь и отвели в загон для рабов. Оттуда уже убрали трупы и калек и насыпали чистой соломы. У всех оставшихся были короткие стрижки, серые туники и ошейники. И, подобно каждому из них, я погрузился в себя перед лицом горестной ночи.
ГЛАВА 32
Утро. Солнце едва успело подняться, а в загоне уже стояла духота. Мы, кто сидел в этой клетке, не могли даже поднять глаз друг на друга — не из-за каких-нибудь чар, нет. Из-за того, что, взглянув, мы бы осознали реальность того, что сделали с нами. Быть так искалеченным — это невыразимое осквернение, невообразимый ужас.
Шаг назад. Осмотрись. Запоминай все, что только можно запомнить. Ты не одинок…
Глупо. Конечно же, я одинок. Ошейник отделил меня от жизни, от моего народа, от всех, кого я знал, и от всего, чем я когда-либо был.
Ты не одинок. Есть и другие. Смотри и запоминай.
Мысли и предположения в моей голове метались в безумии, словно у меня все еще было сердце или разум, чтобы беспокоиться о чем-то. Безумие обгрызало меня с краев.
Слушай… снаружи клетки… почему нас бросили так надолго?
— Их кормить-то надо? — спросил кто-то снаружи клетки. — Если нет, зря их в такую даль тащили. Мы полночи с ними провозились.
— У меня нет никаких приказов.
— Кто-то же должен знать!
— Принеси мне приказ, тогда я их накормлю. Но не раньше.
Меня так и подмывало крикнуть им, чтобы не утруждали себя нашей кормежкой, но вместо этого я прижался лбом к решетке и попытался заглянуть между прутьями. Безнадежно. Слишком узкий обзор. Плотно утрамбованная земля, бесконечное мельтешение, лошади — я чувствовал их запах. Сотни марширующих ног — солдатская муштра…
— Ты про Гернальда что-нибудь слышал?
— Да. В ванне, они сказали.
— Он же тут пробыл-то всего месяц.
— Видать, съел что-то не то.
— За новеньким уже послали…
Собеседники отошли, разговор перестал быть слышен. Почему от их слов меня пробрало таким отчаянием?
Долетали и другие
«Авонар, о Авонар, будь бдителен!»
Должно быть, я задремал на жаре, потому что, когда дверь в клетку распахнулась и охранник заорал: «Встать, ленивые свиньи!» — тени уже значительно сместились. Поначалу я не собирался подчиняться, но в первый же день нашего плена зиды показали, что будет означать малейшее неповиновение — смерть другого пленника. Не моргнув глазом, они превращали тебя в убийцу. И не имело значения, что несчастный, скорее всего, поблагодарил бы меня за собственную смерть. Я не мог этого сделать. Так что я встал в очередь вместе с остальными.
Четверо вооруженных стражников ждали на выходе.
— Этого на рудники… в дом… на ферму…
Они сортировали нас.
Я был первым, кого определили как «раба для тренировок» и втолкнули обратно в загон. Наверное, ошейники были помечены нашим назначением. Когда был отобран следующий раб для тренировок, я увидел на темном металле его ошейника изображение меча и предположил, что на моем стояло такое же. Я чуть было не потянулся, чтобы ощупать его, но не смог заставить себя прикоснуться к этой вещи.
Троих из нас назначили рабами для тренировок. Как только распределение было закончено и наших бывших спутников увели, нас снова отвели в здание и выстроили перед бледным мужчиной с узким породистым лицом. Он сидел за широким столом в пустой душной комнате без окон, по обе стороны от него стояло по тяжеловооруженному зиду.
— Только трое из этой партии?
— Да, господин надсмотрщик, — ответил зид, приведший нас.
— Насколько мне известно, у нас только на этой неделе ушло в расход трое тренировочных рабов. Придется работать лучше.
— Завтра должна прийти еще одна партия.
— Ладно, давай-ка взглянем на этих.
Офицер-зид встал из-за стола и медленно обошел вокруг нас, тыкая в каждого рукоятью кнута. Затем остановился перед нами.
— Итак, друзья мои дар'нети. Вас выбрали для того, чтобы сделать ваших врагов непобедимыми. Время вашей смерти зависит от вашего прилежания — и послушания. Вам предстоит сражаться на пределе своих способностей, даже если это будет означать смерть одного из наших воинов.
Он хлопнул свернутым кнутом по ладони.
— Так как вы должны сражаться в полную силу, мы не можем связывать вас теми же средствами принуждения, что и других рабов. Но у нас есть и возможность предотвратить злоупотребление данной вам свободой. Пока в вас нет нужды, вы будете находиться в загоне, и сейчас я покажу, что я имел в виду. Ты, — он указал на меня рукоятью кнута, — на колени!
Я повиновался. Нехотя. Но все же сделал это.
— Когда раб опускается на колени, он должен вытягивать руки. Десять плетей, если забудешь в следующий раз так сделать.