Стражи Красного Ренессанса
Шрифт:
— Совершенно верно, — сказал Приморский, — было такое недоразумение. Так вот, этот товарищ в пятницу лично ко мне приехал, обратился как к главе Свободной ассоциации предпринимателей Вольного города Киева. Ябедничал на Всеслава Александровича, говорил, оштрафовал, мол, не за что, а его личному креативщику физической расправой угрожал. Я, естественно, жалобу оформил, как и полагается, отдал на рассмотрение в комитет. В комитете трое проголосовали за подачу апелляции, трое против. И, получается, мне как председателю приходится решать самому этот вопрос. Я отложил решение до вторника, то есть до завтра, — Приморский взглянул на часы, висящие над баром, — ну уже практически сегодня, пригласил дорогого Всеслава Александровича и предложил ему сыграть партию в
— Ага, — ухмыльнулся начальник департамента Этики, — и тогда уже мне придется приглашать старшего судью Степаненко и с ним резаться в Подкидного.
Начинающий политик Василий наконец-то перетасовал колоду и принялся раздавать карты по часовой стрелке. Владу, как бы между прочим следящему за ним, подумалось, что местные стражи изобрели очень даже забавное и, в общем-то, правильное развлечение. И это во сто крат честнее нудных процессов, где победителем в тяжбе становится тот, у кого больше связей или денег на взятки и хороших адвокатов. И даже если судья выносит свое решение, руководствуясь какими-то собственными неподкупными идеалами, все равно он не застрахован от ошибок. А так любой неоднозначный и спорный вопрос можно уладить просто перекинувшись в Подкидного. Оштрафуют Порожняка или не оштрафуют — для системы не принципиально. Гибель богов это не вызовет.
— Череда случайностей — лишь поступь судьбы, а судьба — высшая справедливость, — сказал Черноземов.
Приморский посмотрел на Влада внимательно и строго, будто не ожидал подобных слов от младшего товарища, но затем взгляд его смягчился, и он произнес:
— Воистину так.
— А если выиграем мы? — спросила Лидия.
— Вы? — удивился Андрей Иванович, словно и в мыслях не допускал возможности такого исхода партии. — Если выиграете вы с Владиславом Ильичом, то значит в мире возможны чудеса, значит, смею предположить, земля плоская, а вокруг нее вертится солнце. Милейшая Лидия Анатольевна, мы с Всеславом Александровичем собаку съели в боях друг с другом и прочими старыми волками. Вам может повезти, вы можете выиграть партию, две, три, но игра-то ведь идет до сорока штрафных очков, а там по закону больших чисел побеждает мастерство.
— Дисциплина бьет мастерство, — спокойно возразил Черноземов.
Приморский снова посмотрел на Влада все тем же строгим и внимательным взором, затем взгляд его опять смягчился, и председатель Свободной ассоциации предпринимателей покровительственно с оттенком печали произнес:
— Вот они: дерзость и вдохновение. Я тоже таким был в молодости, триста лет тому назад. Ежели выиграете, исполним ваше любое коллективное пожелание, в пределах разумного, естественно, а с Всеславом Александровичем мы разберемся по очкам, у кого будет больше штрафов, тот и проиграл.
Начинающий политик Василий закончил раздачу, кинул на стол карту рубашкой вниз (это оказался красный джокер), и накрыл ее оставшейся колодой.
— Без козырей, — констатировал Приморский, — вы первый ходите, Владислав Ильич. А вы нам тем временем, Всеслав Александрович, поведайте вашу версию конфликта с богатейшим человеком Киева.
Черноземов, недолго думая, зашел с двойки пик.
История начальника департамента Этики Вольного города Киева о нелегких взаимоотношениях с предпринимательской элитой.
А что тут рассказывать-то? Приносят мне в среду на утверждение и проверку рекламный ролик. Я ведь чисто физически не могу уследить за всем. Да и не входит это в мои обязанности. Но, тем не менее, готовый продукт просмотреть я должен. И что я вижу!
Улица небольшого советского городка. На переднем плане типичная для нашей страны средняя школа. На фасаде над входом — вывеска: белая изогнутая дугой лента на синем фоне. На ленте написано: "Школа Љ1996" (Намек на логотип "Rojen" и дату основания фирмы). Вокруг растут березы. Звенит звонок, похожий на звуки, издаваемые бубенцами на русских тройках. Выбегают радостные дети. Одеты они
Голос диктора: "Рожен. Где удовольствие, там я".
От этого говна, да простит меня Моральный кодекс, я чуть инсульт на месте не получил. Давненько мне такое не попадалось на глаза. Сразу же вызываю секретаршу, спрашиваю, кто придумал эту дрянь? Она мне отвечает:
— Вили Ногайский, личный креативщик Порожняка.
"Ага, — думаю, — сейчас я его, красавца, порву на британский флаг".
Звоню этому Вилену, говорю, чтоб в течение часа он был в департаменте, иначе вылетит без выходного пособия к херам, да простит меня Моральный кодекс, из рекламного агентства прямиком дворы мести. Прилетает этот жучара ко мне на ковер где-то минут через сорок. Взмок. Глаза в кучу. Очки запотели. Спрашивает:
— Что случилось, Всеслав Александрович?
— А ты не знаешь, будто? — задаю ему вопрос, а сам исподлобья за ним наблюдаю.
Смотрю, глазки бегают, головой вертит, плечи сутулит, руки не знает куда деть: действительно, не понимает.
Говорю ему:
— Объясняю, раз ты такой затупок. Вот смотри, единственное, за что тебя можно похвалить, это вывеска в форме логотипа, такая легкая ассоциация советской школы с чем-то сладким, приятным на вкус. Но! Ты и твой шеф пытаетесь примазаться к популярнейшему "Незнайке на Луне", к которому ваша ванильная шарашка не имеет никакого отношения. Хотите поднимать продажи, опирайтесь на свои силы. Это раз! Мальчик, который ест шоколад, должен быть младшего школьного возраста. Или пусть это будет девочка. Тринадцатилетнему подростку пора мечтать о чем-то более существенном, нежели сладкое. О чем-нибудь таком, что ненавязчиво призывает приносить пользу отечеству. Это два! И "Рожен" нужно писать кириллицей, а не латиницей. Это три! Но все вышеперечисленные замечания можно было бы пропустить, все это мелочи по сравнению с самым главным, за что собственно я тебя и вызвал. Мальчик отделяется от коллектива, чтобы втихаря схавать конфету. Это четыре! Да еще какое четыре! Это уже поползновение в сторону реабилитации либерал — шовинизма. Ты знаешь, что такое резолюция ПАСЕ за номером 1841?
— Нет, — отвечает мне Ногайский.
— Объясняю, — говорю я ему, — это резолюция Пролетарской Ассамблеи Социалистического Единства "Об осуждении преступлений олигархических либеральных режимов". А твоя реклама — это навязывание воинствующего индивидуализма, превращающего личность в поганого ротожопа, да простит меня Моральный кодекс, подросткам переходного возраста. За это можно и полного гражданства лишиться. Года этак на два. А при Кашине, земля ему пухом, и на пять лет можно было в огра превратиться, и на все десять.
Он головой мотает, рот открытый, сказать что-то пытается.
— И еще! — говорю я ему. — Удовольствие — это когда ты своей телке в душевой кабине, да простит меня Моральный кодекс, раком под музыку Вагнера вставляешь, а не когда с детьми рекламу делаешь. Ты, случаем, не педофил? За это знаешь, сколько полагается?
Я-то уже стебаться начинаю, а он, гляжу, бледнеет, глаза выкатил, смотрит, как ошарашенный.
— Ладно, — успокаиваю я его, — значит, так! Школьную форму сделать обычной, чтобы она не ассоциировалось с костюмами коротышек. Это раз! Мальчику, или лучше девочке, должно быть не более девяти лет. Это два! "Рожен" пишешь кириллицей. Это три! Ребенок с радостью делится шоколадом со всеми одноклассниками. Это четыре! И никаких удовольствий, не гандоны рекламируешь, да простит меня Моральный кодекс. Пусть диктор говорит: "Где вкуснятина, там и мы". Или что-то в этом роде. Это пять! А Порожняку твоему сто тысяч рублей штраф. Это шесть! И это еще по — божески.