Стрекозка Горгона. Зимние квартиры

Гостева Елена Витальевна

– Танюха, вот когда тебе понадобится мой совет, я припомню, как ты мне помогала, и тоже лишь поулыбаюсь в ответ ехидненько.

Она плечами пожала и улыбнулась брату ещё более нежно. Никто его за язык не тянул, сам наобещал некому Бергу привидение создать, пусть сам и отдувается. Вот и сегодня артиллеристы зашли в гости и, поклонившись Татьяне, исчезли в дальней комнате. Поприветствовала гостей и пошла кофе варить: не иначе, опять до полуночи просидят.

Глава 3

Солдаты ныне грустные песни

поют. Вечером взяла сухарей и пошла в конюшню побаловать Ветерка. Из-за забора доносятся голоса драгун, тоже ухаживающих за лошадьми. Звегливцев вывел своего жеребца во двор, но не чистит, не подводит к воде, стоит, задумчивый.

– Граф, Вас что-то опечалило? – окликнула его Таня издали.

Он оглянулся и прижал палец к губам:

– Послушай, – и крикнул. – Чижик, спой ещё раз про ворона!

Чижик – Епифан Чижов, молодой запевала из взвода Звегливцева, отозвался из-за каменного забора:

– Чё, не приелась? Споём, коли так, – и звонко затянул:

Из-за леса, из-под тучи

Ворон прилетел,

На долину близ селенья

Для добычи сел.

В том долу был бой великий,

Кровь текла ручьём,

Ворон с поля поднял руку

С золотым кольцом…

«В том долу был бой великий, кровь текла ручьём, ворон с поля поднял руку с золотым кольцом…» – подхватили драгуны, вторя запевале, обволакивая, но не заглушая, а словно приподнимая его тенор басами и фальцетами, стройно, слаженно повели песню дальше. Таня замерла рядом с графом: песня была незнакома…

Ты откуда, чёрный ворон,

Мрачный, как тоска,

И откуда перстень светлый,

Белая рука?

За горами, ой, дивчина,

Был великий бой…

Много молодцев удалых

Век свершили свой.

Поле битвы покрывает

Целый ряд могил;

Много, много глаз орлиных

Уж песок закрыл…

Не одна о смерти сына

Тяжко стонет мать,

Не одной дивчине друга

Вновь не увидать.

Дева слушает и стонет,

Слезы льет рекой:

Доля злая! Боже! Боже!

Жалок жребий мой!..

Я теперь, увы, узнала,

Чья рука была;

Я сама блестящий перстень

Милому дала!

Песня закончилась, и Звегливцев повернулся к Тане:

– Красиво, правда? Песня, похоже, сложена давным-давно. А люди помнят, поют, и слова её волнуют нас… Я раньше думал: отчего так много печальных песен, и все они красивы, слушаешь, и сердце щемит… Сейчас понимаю, что печали в жизни больше, чем радости.

– Может, Фёдор, тебе лишь кажется? Печали много, потому что ты выбрал судьбу воина. Остался бы в своём имении – жил бы припеваючи, горя не зная.

– Нет, не то… На войне смерть рядом, но и радость есть… Я и в столице не чувствовал себя счастливым. Всё ждал чего-то, ждал, что вот-вот придёт оно, то, что и объяснить невозможно: прекрасное, самое важное… Готовился, а оно не приходило и не приходило… Всё было обычное, будничное, дни тянулись и тянулись…

Тане захотелось его приободрить, развеять минорное настроение:

– Ну, тебе-то, могучий боец-богатырь, печалиться ни к чему! Могу предсказать, что твоя жизнь будет долгой, будет в ней и печаль, не без этого, но радости намного больше. Будет у тебя счастье: хоть ложками хлебай, хоть половником черпай!

– Как у вас с Сергеем?– он улыбнулся смущённо, вздохнул уже мечтательно. – Да, Танюша, мне бы хотелось таких отношений, как у вас…

– Не завидуй, пожалуйста, – попросила она.

– Нет, нет. Если и есть зависть, то самую чуточку. Мы все на вас любуемся. Вы счастливы, и как будто озаряете всё вокруг. Пожелай мне такого же счастья.

– Желаю, Фёдор, от всей души желаю… Однако у тебя всё по-другому будет, по-своему. Не забывай, мы с Сержем с детства знаем друг друга… Но, прости, пойду я. Слышь, как Ветерок ржёт, копытами бьёт? Заждался угощения, недоволен, что задерживаюсь.

Глава 4

За январь Куприянов два раза выводил отряды на север для наказания басурман. В дебрях Дели-Орманского леса во многих сёлах зимуют отряды турок, вышедших из Силистрии, из Шумлы. На Праводы набеги не совершали, а более северные гарнизоны тревожили. Из главного штаба поступил приказ очистить селенья от вооружённых отрядов. Один раз пехоту сопровождали эскадроны Лужницкого и Бегичева, другой – Вахрушева и Петрова. Прошлись по сёлам, привели в город почти две сотни голов скота, чтоб неповадно было впредь на русских нападать. Пусть поселяне не пускают к себе на постой разбойничьи шайки да сами в них не вступают, так и их дома никто разорять не будет. Серж и его друзья к таким экспедициям стали относиться, как к привычному рутинному делу, возвращаясь, не спешат хвалиться подвигами, как после первых своих побед, а по-деловому, без эмоций, подводят итоги, пишут рапорты.

Вокруг города стучат о мёрзлую землю заступы, кирки, лопаты – солдаты возводят валы и редуты. Инженер Бюрно, облазив окрестности, осмотрев Праводы со всех высот, начертал такой план оборонительных укреплений, что все пришли в восторг. Значит, показал себя молодцом не только по части изящных комплиментов в адрес мадам Лапиной. С севера француз предложил соорудить запруду на речке Праводке, чтобы весной там образовалось озеро, через которое к городу никто не подступится, на восточных горах – редуты, засеки, с запада на горных террасах – блокгауз и кронверк, с юга – окопы и люнеты.

Долбить камни и застывший грунт трудно, однако нижние чины не ворчат. Их жалованье – 2-3 рубля в месяц, а эта работа оплачивается дополнительно: по 15 копеек медью в день на человека. Считая монеты, полученные за тяжёлый труд, за кровавые мозоли на ладонях, солдаты прикидывали, сколько фунтов сала да сахара прикупят у маркитантов. Лишь бы обозы в Праводы почаще приезжали. Драгуны даже завидуют егерям, потому как те могут копать и носить землю с утра до вечера, а им о лошадях забывать нельзя, и, поступая под начальство инженеров-строителей только на полдня, зарабатывают меньше.