Стрекозка Горгона. Зимние квартиры

Гостева Елена Витальевна

Старуха неторопливо, позволив себя разглядеть, повернулась и знакомым жестом поманила к себе, как подзывала к себе давным-давно, будто ничего особенного не происходило, и её появление здесь – самое обычное дело. Таня поднялась, сделала неуверенный шаг вперёд, остановилась в нерешительности. Однако показывать страх перед Пелагеей некрасиво, это ж наставница её, как ни крути, – и словно на ватных ногах сделала ещё несколько шагов, да и колдунья двинулась навстречу, но не шла, а как будто плыла, ноги её не оставляли следов на снегу! Вот Пелагея остановилась, опираясь на клюку, спросила:

– Ну, как живёшь? – а голос её был прежним…

– Пелагея, ты откуда? Зачем? – Таню переполняли вопросы,

недоумение, она сначала хотела получить ответы от цыганки.

– Если что сильно понадобится, всё можно. Я на тебя глянуть захотела, давно, чай, не виделись… – ответила Пелагея, ничего не прояснив. Таня молчала, и старуха продолжила:

– Вижу, вижу… Ты хорошо сделала, что с мужем поехала, тем от беды его убережешь. Мне бы передать кой-чего тебе надоть…

– Важное?

За спиной у цыганки, слева, появилась тень, сгусток темноты, старуха вздрогнула и, словно опасаясь, что её услышит кто-то чужой, понизила голос, стала жаловаться:

– Совсем я старая стала, глаза ничего не видят. Вот на костыле моём кто-то знаки вырезал, а я и понять не могу, что. Ну-ка глянь, у тебя глаза острые, прочитай, – и протянула палку-клюку.

Таня взяла её, повернула к свету от костра: палка была испещрена малопонятными крючками и рунами, знакомыми были разве что цыганское колесо и знак, смахивающий на математический символ бесконечности, только угловатый… Что тут можно понять? Кто из цыган осмелился Пелагеину палку портить?

В это время внезапно откуда-то сверху донёсся голос Кало:

– Ну-ка, подвинься, стрекоза. Разлеглась поперёк ковра! А нам что, в сугробе спать прикажешь?

И Таня открыла глаза. Да, именно открыла… Оказывается, она в сей момент не стояла перед цыганкой, а как с вечера прилегла на ковёр, так и лежала под тремя шинелями. Уселась, кинула взгляд туда, где только что видела Пелагею. Конечно, старуха исчезла. Получается, всё лишь приснилась?! Но сон очень уж странный, не похожий на сон… К чему бы это? Пелагеи нет, зато рядом – Серж и Кало, оживлённые, весёлые, поёживающиеся от холода. Серж, опустившись на колени, наклонился над женой:

– Стрекозка, ты чем-то напугана? Сон дурной видела? – а она не могла собраться с мыслями и только хлопала глазами.

– Танюха, ты чё, с призраками общалась? – пошутил брат, не подозревающий, что угадал. Таня кивнула утвердительно, а слов не находилось.

– Стрекозка, что с тобой? – ещё раз спросил Серж.

Она провела рукой по щеке, ущипнула, чтоб прийти в себя. Сама не могла понять, что было сном, что – явью. Выпростала из-под шинелей другую руку: оказывается, её пальцы сжимали в руках палку – и снова леденящая дрожь пробежала по спине. Нет, это не цыганкина клюка, другая, эту палку Таня сама днём подобрала в лесу, чтоб было чем снег с веток впереди себя сбивать, а то он за шиворот падал. Вроде бы, устраиваясь на ковре, отбрасывала её в сторону…

– Зачем с батогом спишь, от кого отбиваешься? – хохотнул брат.

Подковырки Николая вернули к реальности, и, облизав губы, она, наконец, смогла рассказать товарищам о непонятном видении. Они, закутываясь в шинели, присели рядом, переглядывались встревоженно и изумлённо. Когда Таня закончила и для убедительности ещё раз продемонстрировала палку, оказавшуюся в её руке, Серж, подняв брови, задумчиво сказал:

– Странно… А, может, сон вещий…

– Странно, странно, – согласился Кало и стал размышлять. – Сколь годов-то старухе нашей? Может, и померла, пришёл срок. И ничего удивительного, что с Танюхой поговорить напоследок захотела… Может, сказала б что важное? Прости, стрекоза, не знал…

– Тань, ты должна была почувствовать: жива Пелагея иль нет, – неуверенно сказал Серж.

– Не знаю… Не хочется верить…

– Не хочется, – согласился Серж. – Но и такое может быть. Дай-ка палку! – повертел её в руках. – Ошкурена и обрезана с обоих концов. Черенок для тяпки или подпорка для старика… Может, кто по грибы ходил да потерял?

– Здесь люди ходят по грибы? – машинально переспросила Татьяна, хотя это её вовсе не интересовало.

– Неужель не ходят? Что: и грибов не пробовали? – удивился в свою очередь брат. – Ну, кто б ни потерял, а палочку прибрать надобно. Если во сне ты её от Пелагеи получила, может, она тебе силу свою передала. Вдруг да она твоей волшебной палочкой будет?

– Шутишь иль всерьёз? – вздохнула Таня уныло. – А хотя?.. От Пелагеи всего можно ждать.

– Ну и решено… И давайте спать: утро вечера мудренее, – авторитетно подытожил Кало и, поворочавшись немного, заснул, повернувшись спиной к сестре, носом уткнувшись в спину Трофима, что расположился с краю ковра. Серж, обняв жену, укутал себя и её поплотнее и тоже заснул, а с Тани сон как рукой сняло. Лежала, моргая глазами, уставившись в звёздное небо. Убеждала себя, что надо заснуть, может, цыганка ещё раз приснится и доскажет всё, что не успела, но, увы, не получалось. Размышляла, раздумывала, что это было: глупый сон, на который можно не обращать внимания, или сон вещий? …Получается, цыганка успела что-то передать, во сне клюка осталась у Тани в руках. Но что это означает? Лишь одна здравая мысль за всю ночь в голове появилась: перво-наперво бабушке написать, посоветоваться.

Глава 7

После бессонной ночи чувствовала себя выбитой из седла. Точнее, сидела-то в седле, но чувствовала себя неважно. Без Николая и о полученной во сне палочке забыла бы. Он её подобрал и попросил Трофима приделать подобие темляка. Слуга, просверлив отверстие, вдёрнул кожаный ремешок, Таня продела руку в петлю, и всё – палка при ней, не потеряется.

Небо заволокло тучами, потеплело, снег мягко скатывается с веток и с глухим шорохом шлёпается в сугробы. Отряд повернул в другую сторону. Три дня двигались на запад-юго-запад, теперь направление – восток-юго-восток. С дороги, соединяющей сёла предгорий Балкан, свернули и часа три пробирались по лесу и узкому ущелью, обходя какое-то турецкое село, вышли на ту дорогу, по коей с юга, из самого Константинополя, идут караваны в Шумлу. Эта дорога чуток шире, но меры предосторожности пришлось усилить, а двигались из-за топографических работ по-прежнему медленно, нога за ногу, по-архиерейски важной поступью.

Дорога, войдя в короткое и узкое ущелье, полого спустилась. Странно даже: отчего туркам не пришло в голову расширить проход, подорвав иль каким-нибудь образом раздробив небольшие скалы? Незамёрзший ручей шумно прыгает по камням, мостика нет. За ним начинается затяжной – версты на две – подъём в пологую гору. Сегодня впереди с пандурами идут капитан Бегичев и взвод Звегливцева, они уже скрылись из глаз, по горе ползёт пехота, ведёт вьючных лошадей. А вокруг ручья – серые валуны, разбросанные беспорядочно. Меж валунами и на них – сосны и густые заросли вездесущего терновника, чьи голые ветки торчат, словно иголки из подушечки-игольницы. Сосны вцепились корнями в камни, удивляя своей живучестью, причудливо изогнулись, почти висят высоко над землёй и растут ведь, глаза радует их сочная зелёная хвоя. Проводники сказали, что ручей впадает в Камчик, до него около четырёх вёрст. Один взвод драгун отправился влево, другой – вправо. Лужницкий со своим эскадроном и половиной отряда пандур в арьергарде. Таня с взводом мужа медленно продвигаются вниз по течению ручья. В руках Сержа бумага и карандаш, у Руперта – тоже: чертят, советуются меж собой, на глаз пытаются определить крутизну склона, а Николай заглядывает в их планшеты и выспрашивает, что к чему.