Стрелок
Шрифт:
— Тут какие-то банки консервные. Подожди.
Пригнувшись, он осторожно двинулся в тот угол. Там стоял ветхий ящик с отодранной стенкой. Консервы, как выяснилось, овощные — фасоль зеленая, бобы желтые… и три банки тушенки.
Он сгреб их в охапку, сколько смог унести, и вернулся обратно к лестнице. Поднявшись до середины, протянул банки Джейку, который встал на колени, чтобы было сподручнее их забрать. Стрелок отправился за остальными.
А когда пошел в третий раз, он услышал какой-то стон. Откуда-то снизу, из-под фундамента.
Он обернулся, вгляделся во тьму и вдруг ощутил, как его окатило волной какого-то смутного ужаса. Почувствовал слабость
Фундамент был сложен из блоков песчаника, которые, должно быть, лежали ровно, когда эту станцию только построили. Теперь блоки эти располагались шатким зигзагом, этакими перекошенными углами. И поэтому стены казались покрытыми иероглифами — странными и бессвязными. И на месте соединения двух из этих невразумительных трещин, текла тонкая струйка песка, как будто что-то пыталось прорваться с той стороны. Со слюнявой, мучительною настойчивостью.
Стон взвился пронзительной нотой, на мгновение затих, потом повторился и больше не умолкал. Он становился все громче и громче, пока весь подвал не наполнился звуком — отвлеченным провозглашением немыслимой боли и мучительного усилия.
— Выходите! — закричал Джейк. — Боже мой, мистер, выходите оттуда!
— Уходи, — спокойно велел стрелок.
— Выходите! — снова выкрикнул Джейк.
На этот раз стрелок не ответил. Правой рукою он расстегнул кобуру.
В стене уже образовалась дыра размером с монету. Сквозь завесу подступившего страха, стрелок различил звук удаляющихся шагов. Это убегал мальчик. Джейк. Потом струйка песка иссякла. Стоны вдруг прекратились, однако остался звук ровного, хотя и тяжелого дыхания.
— Кто ты? — спросил стрелок.
Никакого ответа.
И тогда Роланд вновь вопросил — на Высоком Слоге, и голос его был исполнен, как встарь, громом уверенной властности:
— Кто ты, демон? Говори, если тебе есть что сказать. У меня мало времени. Мои руки теряют терпение.
— Не торопись, — раздался протяжный, скомканный голос из стены. Стрелок ощутил, как сгущается этот кошмарный ужас, становясь почти осязаемым, плотным. Это был голос Элис, женщины, с которой они были вместе в Талле. Но она умерла. Он сам убил ее. Он своими глазами видел, как она повалилась на землю с дыркой от пули как раз между глаз. Мир точно ухнул куда-то вниз. Все поплыло у него перед глазами.
— Не торопись, стрелок, иначе рискуешь ты в спешке пройти мимо тех, кого предстоит тебе отобрать. Пока с тобой идет мальчик, человек в черном держит душу твою у себя в кармане.
— Что ты хочешь сказать? Объяснись!
Но дыхание замерло.
Он постоял еще пару секунд, не в силах сдвинуться с места, а потом один из этих громадных серых пауков упал стрелку на руку и быстро взобрался ему на плечо. Невольно вскрикнув, стрелок смахнул паука и заставил себя подойти к стене. Ему не хотелось этого делать, но обычай был нерушим. Обычай не допускал снисхождения. Мертвые, они ко всему глухи, как говорится в старой поговорке. Только трупам разрешено говорить. Он подошел к дыре, образовавшейся в стене, и ударил по ней кулаком. Песчаник по краям легко раскрошился, и, даже не напрягая мускулов, стрелок просунул руку дальше в стену.
И прикоснулся к чему-то твердому, в каких-то буграх и шишках. Он вытащил непонятный предмет наружу. Оказалось, что это — челюстная кость, подгнившая в месте соединения верхней и нижней частей. Неровные зубы торчали в разные стороны.
— Ладно, — произнес он негромко, небрежно засунул челюсть в задний карман и вернулся обратно к лестнице, подхватив неуклюже оставшиеся консервные банки. Люк он оставил открытым. Солнце проникнет туда и убьет пауков.
Джейк дожидался его посреди двора, съежившись на потрескавшемся, раскрошенном сланце. Он вскрикнул, как только увидел стрелка, отступил на пару шагов, а потом бросился к нему со слезами на глазах:
— Я думал, оно вас поймало, что оно вас поймало, я думал…
— Ничего у него не вышло. — Стрелок крепко прижал к себе мальчика, ощутив на груди своей жар от его пылающего лица; горячие сухие руки, обнимающие его. Уже потом, вспоминая об этом, он понял, что именно в тот момент полюбил мальчугана — само собой, так и было задумано: с самого начала это входило в планы человека в черном.
— Это был демон? — Голосок звучал глухо.
— Да. Говорящий демон. Нам больше не нужно туда возвращаться. Пойдем.
Они вернулись в конюшню. Стрелок скатал попону, под которой спал, умяв ее кое-как. Она была жаркая и колючая, но ничего больше не было. Покончив с попоной, он наполнил свои бурдюки из насоса.
— Один бурдюк понесешь ты, — сказал стрелок Джейку.
— На плечах — как факир носит змею. Понял?
— Да. — Мальчик взглянул на него с этаким благоговейным трепетом и взвалил на плечи бурдюк.
— Не очень тяжело?
— Нет. Нормально.
— Лучше скажи мне правду. Сейчас. Я не смогу переть тебя на себе, если ты схватишь солнечный удар.
— Я не схвачу. Все будет о'кей.
Стрелок кивнул.
— Мы пойдем к тем горам, да?
— Да.
Они отправились в путь под палящими лучами солнца. Джейк — голова его едва доставала стрелку до локтя — шел справа и чуть впереди. Завязанные сыромятными ремешками концы бурдюка свисали почти что до самых голеней. Стрелок нес еще два бурдюка, закинутых крест-накрест за плечи, и запасы провизии — под мышкой, прижимая их к боку локтем.
Они прошли через задние ворота станции и снова вышли на заброшенный тракт с истертыми выбоинами и колеями. Они прошагали минут пятнадцать, потом Джейк обернулся и помахал рукой двум строениям, оставшимся позади. Они, казалось, жмутся поближе друг к другу в беспредельном пространстве пустыни.
— Прощайте! — выкрикнул Джейк. — Прощайте!
Они пошли дальше. Мертвый песок, покрывавший когда-то проезжий тракт, протестующе поскрипывал под ногами. А когда стрелок оглянулся, станция уже скрылась из виду. Снова кругом была только пустыня. Только пустыня.
Три дня миновало с тех пор, как они вышли со станции. Горы стали как будто ближе, но впечатление это было обманчивым. Глаза путников различали уже, как пустыня впереди поднимается к каменистым предгорьям. Первые склоны. Голый камень, прорвавшийся сквозь кожу земли в угрюмом, разрушительном триумфе. Чуть повыше ландшафт снова выравнивался, и в первый раз за многие месяцы, если не годы, стрелок увидел зелень — настоящую, живую зелень. Трава, карликовые ели, может быть, даже ивы. Их питали ручьи, текучие из ледников на вершинах. Дальше опять начинались голые скалы, вздымающиеся в исполинском, громоздящемся великолепии до слепящего сияния снежных шапок. Слева хребет разрезало глубокое ущелье. За ним протянулся еще один кряж — поменьше: повыветренные утесы из песчаника, плоские холмы и крутые курганы. Над этой дальней грядою дрожала, мешая обзору, серая мембрана дождя. Вечером, до того как заснуть, Джейк еще пару минут посидел, завороженно глядя на сияющую пикировку далеких молний, белых и красных, сотрясающих прозрачность ночного воздуха.