Стрелы Перуна

Пономарев Станислав Александрович

Глава седьмая

Выкуп за свободу

Воевода Ядрей забраковал план канала, который намеревался прорыть тысяцкий Рубач напротив ворот Саркела.

— Копайте углом! — приказал Ядрей. — Тогда при налете козары боле всего будут собираться в углу рва и тут нам легче посечь их стрелами. Покамест они на вал взберутся, мы их в воде потопим. Навались, друзи! Время не ждет!

Ратники, в отличие от своего тысяцкого, не думали об отдыхе. Они работали как одержимые. Даже непривычные к такому труду печенеги взяли в руки заступы. Были здесь оставшиеся с руссами болгары, крымские готы и даже несколько греческих купцов из Херсонеса. Гул битвы за рекой подхлестывал всех. Люди понимали: в ближайшее время ждать помощи неоткуда. Даже легкораненые выгребали песок, углубляя ров. Хазары с башен и стен мрачно наблюдали за деятельностью врага. Некоторые богатуры пытались достать работавших стрелами, но цель из-за дальности была недосягаемой для легких луков.

Вдруг на воротной башне замелькало белое полотнище. Рубач указал на него Ядрею:

— Знамено кажут. Поведать што-то хотят, а, воевода?

Ратники прекратили работу и тоже стали глядеть на башню, переговариваясь и гадая вслух, что же это такое.

— К делу, братие и дружина! — воззвал Ядрей. — Ворог хитер и к обману способен. Навались!

Руссы отдались работе, изредка посматривая на крепость. Печенеги схватились за мечи и луки, не обращая внимания на призывы своих сотников.

Между тем Ядрей и Рубач разглядели около полотнища человека огромного роста. Он поднял над головой стрелу, помахал ею и, наложив на лук, выстрелил. Стрела упала неподалеку от рва. Один из ратников поднял ее, оглядел и отнес воеводе.

— Тряпицей обмотана, — сообщил он. Любопытный ратник остался было стоять рядом, но Ядрей, ласково улыбнувшись, сказал ему:

— Ты иди, сынок. Не твово ума тут дело.

Ратник поплелся на свое место.

— Н-да... — Ядрей размотал со стрелы матерчатую ленту, испещренную письменами, быстро пробежал глазами текст, глянул на башню: полотнище продолжало колыхаться на ветру.

— Ну што там? — спросил нетерпеливо Рубач.

— Для разговору кличут меня.

— Тебя? А-а, приперло! — засмеялся тысяцкий. — Не ходи. Ну их. Куда они теперь денутся?

— Ворога слушать надобно, — назидательно сказал Ядрей. — Иной раз разговорами множество жизней человеческих спасти можно! К тому ж знакомец меня кличет, Селюк-хан. В делах купецких он завсегда был добрым товарищем. К обману способен самую малость. Торг с ним вести можно. Пойду яз.

— Не ходи! Война не торг! Заманят, убьют, и войско наше здесь без головы оставят. Давай лучше яз схожу.

— Эко ж ты опаский какой, — дребезжаще рассмеялся Ядрей. — И война — торг! Да еще какой. Только в ней замест товара жизни людские на весы бросают! Примика меч и кинжал, идти надобно. Русь труса не празднует! А ты изготовь молодцов-удальцов на случай чего.

— Сделаю, раз ты этак. Иди! Перун тебе в подмогу! Эй, братие, бросай работу! Изготовьте железо бранное для битвы! Глядеть будем, штоб козары воеводу нашего не обидели!

Ядрей безоружный шел в сторону ворот Саркела. Хазары толпами стояли на башнях и стенах. Навстречу ему шел тучный высокий человек в пестром, голубого шелка архалуке...

В то время, когда за рекой в яростном порыве в третий раз столкнулись богатуры Джурус-тархана с пешими полками Святослава, воевода Ядрей и хазарский хан Селюк мирно встретились в ста шагах от крепостных ворот Саркела. Встретились и поклонились друг другу, каждый на свой лад. Разговор их продолжался недолго...

— Ну што? — поспешил Рубач навстречу воеводе, когда тот возвратился.

Ядрей посмотрел на него насмешливо, распорядился, чтобы ратники продолжали углублять ров и насыпать вал, а затем вкратце изложил суть дела.

— Не ходи! — решительно заявил тысяцкий. — На кой ляд тебе тот козарин, штоб из-за него жизни решаться. Давай яз пойду за половину того злата!

— Не-ет. Тут што-то не то. Не Селюк-хана хотят они из тверди вызволить. Ой, не его! — Ядрей помолчал задумчиво. — Так сотворим! — решил он. — Яз пойду к козарам, а как только Селюк с челядином к тебе придет, так ты челядина того повяжи...

— Ка-ак?! — вскинулся тысяцкий. — Тебя ж козары тогда враз зарубят!

— Слушай и молчи! Не зарубят, ежели ты все тайно свершишь... Слугу Селюк-хана повяжешь тайно, а самого с нашим гребцом отправишь на ту сторону к козарам. Яз то злато хочу по правде получить, раз его хан за себя сулит: штоб душу мою Велес-бог успокоил. А как только от Селюк-хана знамено будет, так меня из крепости выпустят, ведь при тебе еще один заложник останется — сам Магаюр-хан.

— Ну-у?! Тогда дело другое. А што мне с тем челядином делать?

— Спроси его, кто он. А ежели не скажет, то как только стемнеет, отправь его в стан князя Святослава. Там дознаются, кого Селюк спасти из крепости мыслит.

— Добро! Так и сотворю.

— С Селюк-ханом отправь кого-нито посноровистей. Тут где-то яз Колюту переяславского видал. Покличь его ко мне для разговору.

— И все ж на козар надега слабая. Обманут.

— Там поглядим, — рассмеялся Ядрей. — Чать, и мы не без ума да и к обману не хуже козар способны...

Рубач исполнил повеление воеводы в точности. Даже сам сообразил разместить заложника и пленника в разных местах. Если Магаюр-хана содержали, хоть и под стражей, но почетно, то со спутником Селюка не церемонились: связали руки и ноги, бросили на глинобитный пол ветхой сакли. А раз так, то и сторож дремал себе около входа, не беспокоясь, что кочевник может убежать. Как и думал воевода Ядрей, челядин Селюков ничего не сказал тысяцкому, да и не умел Рубач допрашивать: ему б головы рубить в жестоком бою.

Каган-беки Асмид чувствовал себя безнадежно обманутым и обреченным на унизительный плен. Но он, как все люди, к тому же если они мусульмане, еще надеялся на лучшее. Он горячо молил аллаха о спасении. Иногда натура самовластного кагана возмущалась против унижающего обращения, в он готов был открыться, ибо подобного положения не испытывал никогда в жизни. Асмид стонал от бессильной злобы, распаляя свой гнев. Но что-то удерживало его от признания. Темнело.

Вдруг в гуле боевого стана Асмиду послышался посторонний шорох снаружи: глухой удар, продолжительный стон, холодный звук стали. В дверном проеме мелькнула тень человека.

«Убийца!» — похолодел пленник, готовый закричать, но ужас заткнул ему глотку тягучей слюной.

— Тише, я друг! — раздался шепот на ломаном хазарском языке.

Асмид еще не пришел в себя от леденящего страха, как почувствовал, что путы на его руках и ногах ослабли.

— Тиш-ше! — еще раз прошипел неизвестный. — Я сейчас. — И снова тень мелькнула в проеме двери.

Через мгновение неизвестный вернулся и, тяжело дыша, свалил на пол какой-то тюк: во мраке сакли он только угадывался.