Стреляйтесь сами, мазепа
Шрифт:
– Дядя Гриша, - спросила вошедшая темноволосая девушка, - Куда закуску ставить, на этот стол или на тот, что у окна?
– Племянница моя, сирота. Отец её - брат мой Борис. Он с женой в Порт-Артуре погибли. Снаряд японский в их дом угодил, - шепнул Григорий Платонович, - Да ставь сюда, Людмила, и сама к нам присоединяйся. Хотя, займись пока своими делами, а то гость наш о тебя спотыкаться будет.
Людмила фыркнула, гордо вскинула голову и вышла.
– Замуж надо выдавать красавицу, да женихи какие-то нынче облезлые всё сватаются, - зло обронил Григорий Платонович и без всякого перехода спросил, - Оружием, значит, интересуетесь?
– и, заметив, что Палестин не решается ответить, успокоил его, - Как вас, кстати, звать величать? Так вот, Палестин Георгиевич, Цезарь коротко
– Григорий Платонович выпил бокал вина, закурил папиросу и мастерски пустил под потолок несколько колец из дыма, - А с Цезарем мы вместе учились в военном училище. Только он стал офицером, а я - нет. Угораздило меня убить на дуэли после второго курса одного "сиятельного" подонка. Хорошо, годы не нынешние стояли, а то бы каторгой в Туруханск я не отделался. Там, кстати, с Богоявленским и познакомился.
Палестин с интересом слушал, и его подмывало спросить хозяина: каким образом тот исхитрился поменять нары каторжника на полуцарские покои, в которых они сидят сейчас? Но Григорий Платонович, видимо, не склонен был продолжать разговор и неожиданно поднялся из-за стола:
– Чай допьём после выбора оружия. Следуйте за мной.
В комнате, куда они пришли, их ждал высокий седеющий брюнет, одетый в военный френч без погон. Тонкие черты лица, тонкие, подкрученные усики. Но свежий ещё шрам через левую щёку и слезящийся немигающий левый глаз обезобразили лицо - смотреть на такое не хотелось. Брюнет поздоровался, чуть наклонив голову, и неспешно открыл дверцы массивного шкафа, стоящего у стены, выложил на стол несколько футляров, отошёл в сторону и сделал приглашающий жест рукой.
– Ну-с, затейник-оружейник, показывай свой арсенал, - полуобернулся к нему Болдырь.
– Прикажете начать с германских пистолетов, Григорий Платонович?
– Да нет, наверное. И не потому, что дорогие. Тяжёлые они эти парабеллумы и маузеры. Привыкать к ним надо. И прятать их сложно.
– Тогда, может быть, предложить курковый "Реформ"? Он и стоит всего одиннадцать рубликов, и бьёт на пятьдесят шагов.
– Ты бы ещё "кухенрейтер" нам посоветовал или пищаль стрелецкую.
– Есть очень удобный револьвер типа "Велодог", стоит от двенадцати до двадцати рублей. Но, говорят, не очень надёжен, убой слабоват. А вот, взгляните, - открыл один из футляров, - Самозарядный браунинг образца 900 года. Двадцать пять целковых. Стоит того.
– Да что ты нам всё о цене талдычишь, Иннокентий, - недовольно оборвал его Григорий Платонович, - Мне нужен хороший инструмент, а не дорогая пугалка. Что есть из последнего привоза?
Иннокентий вытер платком лоб: "Но вы просили оставить новинки для особого случая".
– Доставай, - распорядился хозяин, - Этот случай наступил.
– Воля ваша. Вот, - брюнет вынул из шкафа и открыл кожаную изящную коробку, - Револьвер фабрики "Льежская мануфактура". Удобен тем, что к нему подходят патроны от "Велодога", браунинга и пистолета ле Франсез. Но гвоздь сезона - дамский браунинг образца прошлого девятьсот шестого года. Калибр - 6.35, вес - всего триста пятьдесят граммов, имеет шесть патронов! Исключительная особенность сего изделия в том, что после выстрела из него, покойник очень хорошо смотрится в гробу.
Болдырь, явно довольный демонстрацией, весело посмотрел на Палестина:
– Подходит вам такой шпалер?
Палестин не скрыл восхищения: " А нельзя ли сразу пару таких? Может случиться, что нас двое будет. Скорее всего - двое. Денег у меня должно хватить".
Григорий Платонович вопросительно глянул на Иннокентия. Тот утвердительно кивнул.
– Тогда, найди Зейдуллу, пусть он подумает, как пистолетики упаковать и в город незаметно доставить. Сам через
В столовой они допили вино, и хозяин стал прощаться:
– Денег я с вас не возьму. Более того: если акт состоится с нужным мне результатом, я надёжно спрячу вас на время шумихи, а потом вывезу куда-нибудь в Тюмень или Екатеринбург до лучших времён. Ну, а ежели пожелаете остаться, то работа для таких как вы, у меня всегда найдётся. И последнее. Упаси бог, конечно, но при случае задержании вашем полицией, разрешаю на дознаниях обмолвиться и о моём участии в акции. Всё едино, тот же Мазепа никогда не поверит, что Григорий Платонович Калетин может опуститься до связи с социалистами. Убийца, вор и... рэволюционэры!
– и цинично добавил, - Это, конечно, от виселицы вас не спасёт, но дело запутает и, может, даже затянет. А кто знает, что будет завтра? Или ишак сдохнет, или падишах околеет. И адресок, адресок сообщите, куда оружие доставить.
Они попрощались. Калетин тряхнул колокольчиком и попросил вошедшую Людмилу проводить гостя во флигель, где сдать на руки Кукишу, чтоб тот на извозчике доставил "господина живописца" куда тот укажет.
"Лихач", видимо, получив указания, устроил Палестину долгую "экскурсию" по городу. Слушая вслед себе проклятия встречных "ванек", промчался сначала центральными улицами, потом долго петлял в каких-то переулках, наконец, закатился зачем-то на Алафеевские горы. Там Палестина пересадили в другие сани и уже на них отвезли к Сибирскому торговому банку. Около него остановились, и кучер, подтягивая подпругу на лошади, понаблюдал какое-то время за скользящими мимо пошевнями и кибитками. Зачем? Да, наверное, не из праздного любопытства. От банка Кукиш приказал свернуть к магазину Голева-Лебедева, в котором что-то купил. И только потом поехали на дальнюю окраину подгорной части города, где в неказистой хибаре бабки Татьяны Андреевны боевики затаились после побега из дома Акулова. Перед тем, как уехать, Кукиш попросил Палестина нынешним вечером не отлучаться из дома и ждать гостя.
Гость, действительно, появился. Уже стемнело, когда "Трапеция", делая приготовления к ужину, вышла в холодные сени за капустой. Пламя свечи заплясало по нежилому закутку и высветило дверной проём. Что-то в нём зловеще зашевелилось. Танечка всмотрелась и от страха выронила из рук миску - перед ней, неизвестно как здесь очутившийся, стоял и улыбался горбоносый человек в папахе.
– Зачем, красавица, ыспугался? Я не злой. Пазави Палыстина Георгыча, ему падарок буду давать, - удержал от падения девушку инородец.
На шум выскочил Палестин и, узнав утреннего "громилу" из слободки, успокоил Танечку.
– Меня Зейдуллой мама назвала, - снял папаху гость и протянул Танечке коробку, в каких обыкновенно упаковывают при магазинах дамские шляпки.
– Давайте в дом зайдём, - перехватил коробку Палестин, - Негоже на холоде презенты принимать.
Зейдулла стал отнекиваться, но его уговорили остаться обогреться и отужинать. Татьяна Андреевна проворно накрыла стол, выставила полуштоф водки и крикнула бабушке, чтоб та присоединялась к ним. Но, та, выйдя из-за печи и увидев пришельца, с ужасом тайком перекрестилась, и, несмотря на сердитый шёпот внучки, решительно отказалась садиться за стол. Зейдулла что-то недовольно сказал на своём языке, отодвинул от себя поставленную перед ним рюмку и принялся за горячие щи.
– А как вы проникли в дом, что никто и не услышал?
– спросил его Палестин, когда тот, облизав ложку, положил её рядом с пустой тарелкой.
– Вах, дорогой, ваша сакля совсем как дырявая бочка: заходи, плохой человек, забирай, что увидишь. Надо дверь, Палыстин Георгыч, деревом внутри подпирать. Вот, Григорья Плаытоныч не зря говорит, что не только я, но и в полиции тоже есть джигиты, которые умеют даже огнестойкие шкапы с сикретом открывать. А ещё Григорья Плаытоныч папрасил сказать, что нужного вам человека в Петербургу вызвали, а когда он обратно приедет, он меня пошлёт сказать. И ещё говорил, чтоб подарок его в доме не держали. Подарок дорогой. И сами мало на улицу ходили. Ищут вас, - ответил Зейдулла и, надев папаху, молча вышел.