Стретч - 29 баллов
Шрифт:
— Но и то и другое просто уход от реальности. Баловство ощущений.
— Возможно. Но качество неодинаковое. Идти на «Парсифаль» или на «Оазис» людей побуждают те же мотивы, однако ощущения от первого — на порядок выше.
Я загнал себя в угол. Мэри внимательно слушала, и мой вид ей подсказывал, что я согласен с Дэвидом, но не уверен, что такое «Парсифаль». Мозаичное панно? Тогда как на него можно ходить и при чем тут «Оазис»? В целом же я был противником релятивизма. Я предпочитаю, если вы заметили, классифицировать вещи, пользуясь абсолютными
— А каким образом с этим вяжется реклама?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты зарабатываешь на жизнь, эксплуатируя самые низкие инстинкты. Когда ты берешься судить о качестве удовольствий других людей, разве в этом нет фальши?
— Ни капли. Я работаю в рекламе лишь для того, чтобы сделать имя и снять свой фильм. Реклама — лишь средство к достижению цели.
— Как травка.
— Немного как травка, но я не обмякну перед телевизором с куском пиццы во рту и не буду глупо хихикать над несмешными вещами, так что результат, надеюсь, получится более конструктивный.
— Но ведь ты хочешь, чтобы твои фильмы смотрели?
Дэвид вскинул брови и тихо рассмеялся.
— Да, уел ты меня… Хочу, конечно.
Упившись, я принял его фразу за личную победу. В действительности же я вел себя глупо и вызывающе, потому что Мэри посмотрела на меня и покачала головой так, чтобы только я один заметил, — как она всегда делала, когда я ставил кого-нибудь в неловкое положение. Какая радость, что ее осуждение уже не имело надо мной власти. Мэри больше не в ответе за мое поведение, а раз не в ответе, значит, и не вправе, вот и все.
Я пропустил мороженое ради бургундского. Мы сидели в гостиной отца Тома. Мэри и Люси зажгли свечи. В наступивших сумерках мне все были симпатичны, на бокалах играли желтые отблески. Мэри поставила какую-то классику, музыка была ненавязчива, по-зимнему холодна и неуловима. Разговор перешел на банальности. Том выставил бутылку древнего арманьяка. Мы словно разыгрывали сценку для рекламы отпусков в Западной Европе. Но думал я о другом — о Барте, Генри и его скучном, но обеспеченном отпуске, Сэди, Мэннионе-старшем и его пошлом журнальчике, о куреве. Больше всего — о куреве. От выпитого меня пробили пот и косноязычие. Комната качалась и кренилась, как палуба корабля в шторм. Я извинился и вышел на улицу.
Сев на каменный парапет рядом с «кавалером», я закурил, а зря — сигарета только нивелировала отрезвляющий эффект холодного воздуха. В уме сам собой складывался гневный монолог о приспособленчестве и загубленном таланте. Я не совсем был уверен, чьи приспособленчество и загубленные таланты имелись в виду, но мне стало лучше.
Несколько раз в моем смущенном мозгу возникал утробный портрет ребенка Люси. Меня подминала под себя волна ярости, которую я даже не пытался остановить.
Из дверей раздался голос Тома:
— Еще накатим, Фрэнк?
Я не ответил. Том подошел ко мне.
— С тобой все в порядке?
— Что это вас обоих так
— Господи, ну извини, Фрэнк Я просто хотел спросить, как тебе присутствие Мэри.
— Как во сне.
— Ты мой лучший друг, Фрэнк, я знал, что ты выстоишь.
Том, как и я, напился в хлам. Раскиснув по пьяни, Том вел себя как мальчишка и впадал в благодушие, я, наоборот, становился суров и сосредоточен. Он обнял меня за плечи и поцеловал в ухо, отчего моя злость сразу рассеялась.
— Давай пить, пока ноги не откажут.
— Мои и так уже отказали, Том.
Том слегка сжал мои плечи:
— Не бери в голову, приятель, Дэвид тебе в подметки не годится.
— Ага. Как миллионер-режиссер может со мной тягаться, куда ему до меня…
— Фигня, Фрэнк Все фигня. Ты — лучший. Первый сорт.
Том почти завершил превращение из джентльмена в забулдыгу. Еще немного, и он полезет со мной бороться.
— Пошли, выпьем пива, чтобы протрезветь.
— Ага.
Мы вернулись в дом. Дэвид и женщины сидели перед телевизором и болтали. Мэри свернулась калачиком на диване, пристроив голову на плече Дэвида. Он нежно теребил ее волосы. Они устраивали вязку прямо у меня на глазах. Мне самому стало страшно от того, что я мог сделать.
Я обмяк кучей на полу, прислонившись к стене.
— Дэвид, когда ты снимал ролик для таиландских авиалиний, что ты чувствовал?
— Ну, я нервничал, проект был не маленький.
Я вынул сигарету и сунул ее в рот.
— Конечно, нервничал. Еще бы. Все эти большие самолеты, все это пространство и свет.
Мэри вмешалась с привычной ноткой старшей воспитательницы в голосе:
— Фрэнк, ты же знаешь, что Люси не хочет, чтобы здесь курили.
— Не суй нос не в свое дело, Мэри. Кстати, я ни хера не курю пока.
Том хихикнул:
— Прям как в старые добрые времена.
Из нас только Люси, наверное, была трезва, но не мне судить. Она тихо сидела на подлокотнике дивана, наклонившись вперед, как бы защищая свой живот.
— Ну да ладно. Вернемся к ролику. Думаешь, от него была какая-то польза, Дэвид?
Дэвид старался сохранить невозмутимый вид.
— Нет, вряд ли. Разве что для моей репутации. — Он сделал паузу и посмотрел на меня в упор: — И моего счета в банке, разумеется.
A-а, очень умный ход. Молодец. Как быстро он подхватил кость раздора.
— Счет в банке, еще бы. Но некоторые вещи за деньги не купишь, не так ли, Дэвид?
В моем вопросе смешались пьяный сарказм и угроза.
— Прекрати, Фрэнк, — опять сказала Мэри.
— Нет-нет, все путем, Мэри, я за собой слежу. Мне интересно знать, какие вещи не купишь за деньги.
Алкоголь гудел в ушах.
— Ты когда-нибудь трахал Люси, Дэвид?
Желудок вдруг взмыл к самому горлу, как на американских горках Том посерьезнел. На этот раз решила вмешаться Люси.
— Фрэнк, перестань. Что на тебя нашло?