Стретч - 29 баллов
Шрифт:
— Могло быть и хуже.
— Да уж, Энгельберта Клиффа [59] Стретча было бы нелегко объяснить.
— У тебя отец, выходит, певец был?
— Он пел только в спальне, хорошенько надравшись. То есть почти каждый вечер.
— Да что ты говоришь. Суровая проза жизни на севере.
— Не совсем. Обычно мы не бедствовали. Или почти. У него был инстинкт предпринимателя. Идеи рожцались пачками. Он остановился на зоомагазинах.
— Получилось?
— Пару раз он был очень близок к успеху, но слишком уж любил получать ежедневное
59
Намек на певцов Энгельберта Хампердинка и Клиффа Ричарда.
Сэди рассмеялась. Хорошо получилось. Женщины недолюбливают самоуверенных роскошных красавцев на спортивных автомобилях. Они любят мужчин, которые умеют их смешить. Ага. Гуляют по магазинам в компании юмористов, а потом приходят домой и отсасывают у хозяина «порша».
— Господи, прям грызун-экономика какая-то.
— Самый сложный вид.
— Ты постоянно говоришь о нем в прошедшем времени.
— Об отце?
— Об отце.
Я покачал вино в бокале. Сэди была права. Отец остался для меня в прошлом. А я и не заметил.
— Мы не встречались больше пяти лет. Сначала он вроде бы сидел в тюрьме за долги, так мне говорили, потом, года три назад, от него пришло письмо из Чикаго. Писал, что «снова встал на ноги». Один раз он даже попал в наше поле зрения. Моя тетка говорила, что пару лет назад видела его в Типтоне под Вулверхэмптоном и дуралей буквально от нее сбежал.
Наступило душное молчание. Сэди наконец выбрала диск — «Кранберриз» [60] . Проявила солидарность с кельтскими предками. Она снова опустилась на пол, скрестив ноги, и смотрела на меня в упор, вертя кольцо на пальце.
60
Рок-группа из Северной Ирландии.
— А с мамой у тебя как?
— Какого черта. Она умерла, когда мне было четырнадцать лет. Рак. Но я уже тогда жил у тетки, родители развелись, мать давно болела, отец был занят своими делами — открывал зоомагазины, лапал буфетчиц, вечно где-то болтался. Когда мать умерла, он заставил меня переехать к нему. Я бы, наверное, и сам переехал. Господи, я на тебя нагнал смергную тоску.
— Нет, мне интересно слушать, когда ты просто так говоришь. Не отшучиваешься, не огрызаешься и не язвишь.
— Черт. Извини за тот вечер.
— Забудь. Вернемся к тебе. Ты откуда родом? По выговору — «ливер-перец» [61] .
— Господи Иисусе, меня так еще никто не называл. За такие прозвища в школе давали по морде.
— Ну извини.
— Я ниоткуда конкретно, много переезжал: Стоук, Уигэн, Пултон-ле-Филд, Сент-Хеленс — весь пояс северного занудства. С четырнадцати лет учился в школе в Северном Манчестере и ездил туда из разных мест, но
61
Т. е. ливерпулец.
Я подлил себе вина. Эти разговоры жутко испортили мне настроение, но по какой-то причине мне хотелось говорить и говорить.
— Курица замечательно пахнет.
Наверное, она намекала, что пора перейти на темы полегче — вроде войны в Боснии или повальной безработицы. Запах запахом, но вид у курицы был ужасный. Она скукожилась, но так и осталась бледной, словно кто-то съел ее изнутри. Я посмотрел на медово-бронзовую курицу на картинке в поваренной книге Лотти. Что-то я сделал явно не так.
Я сунул противень назад и крикнул Сэди:
— Еще несколько минут.
Выставив вторую бутылку вина, я подумал, на что бы перевести разговор. Сэди сама помогла:
— Как ты думаешь, эти семейные дела здорово на тебя повлияли?
Я замотал головой:
— Нет. Ничуть не повлияли.
Сэди сидела в манящей близости на другом краю дивана. Она удивленно вздернула брови.
— Прямо не повлияли, я думаю. Это как с Лайзой Минелли — дочерью Джуди Гарланд. Другой жизни у меня не было, как получилось, так получилось. Но я вполне доволен. Не то что некоторые нытики — «я из неблагополучной семьи, милорд, поэтому и снасильничал старика». Фигня это.
— Очень неубедительно. — Сэди постучала шариком о зубы.
Я присвистнул:
— А зачем идти на поводу у избитых теорий? Почему нужно считать, что любой, у кого родители дурные или умерли, обязательно с каким-нибудь вывихом? Почему бы не поверить самому якобы пострадавшему? Некоторые могут оказаться вполне нормальными людьми.
— Ну да, конечно. Извини, я не хотела лезть в душу.
— Еще вина?
— Нет, спасибо.
Я набулькал себе еще четверть литра. Бокалы у Генри были устрашающих размеров, я мысленно напомнил себе, что надо быть поосторожнее.
— Вот черт. Чуть не забыл. Подарок!
Я сходил на кухню за шоколадом с апельсиновой начинкой и лотерейными карточками и вручил их Сэди, пряча смущение за напускной торжественностью.
— Поздравляю. Мой маленький сюрприз.
Сэди рассмеяласв, и мы стерли защитный слой на карточках. Она выиграла десять фунтов, что было как нельзя кстати. Сэди запустила руку в сумочку:
— А я тебе вот что принесла.
Карикатура на Барта в наряде садомазохиста, с висящим языком, сзади его поддевал на член Вельзевул. В придачу к рисунку — два пирога с мясом.
— Зря ты это. Особенно пироги, это ж какой изыск.
— Выбор был маловат.
— Я надеялся, что ты купишь средство для мойки автомобильных стекол. У них есть мои любимые сорта — «малиновый» и «мятный». Каждый день жалко пользоваться, но иногда можно себя побаловать.
Сэди рассмеялась. Наверное, у Гаэтано спортивная машина. Сэди была очаровательна, но, перехватив ее взгляд, я понял, что она далеко-далеко от меня — в смысле секса, романтики, любви и всего прочего. Я вдруг разозлился на себя за то, что хотел ее напоить. Господи, ну почему я не принимаю жизнь как есть? Почему я все время пытаюсь хитрить?