Стретч - 29 баллов
Шрифт:
— Фрэнк, ради бога, постарайся вести себя прилично.
— Да он просто козлина.
— Если он не похож на тебя, это еще не дает тебе права называть его козлиной.
— Я называю его козлиной не потому, что он на меня не похож. Он козлина потому, что он козлина. Если бы я хоть раз выдал что-нибудь столь же претенциозное, ты бы меня четвертовала.
— Может быть, я изменилась. Может, я была такой только под твоим изматывающим негативным воздействием. Тебе никогда не приходило в голову, что некоторые люди действительно думают то, что говорят, и не каждый, кто излагает оригинальные взгляды, претенциозен? Кстати, я действительно считаю, что главное в фотографии — это свет и пространство.
— Хорошо
Том потерял терпение:
— Ну хватит вам, остыньте.
Дэвид вернулся спокойный, довольный и ничего не заметил.
— Хороший здесь толчок, Дэвид? Достаточно пространства для твоего бесформенного содержания?
Дэвид жидко рассмеялся, даже мне самому мое замечание показалось жалким. Но все равно, каков козлина!
Поэт пространства, мать его.
Обед продолжался, Мэри демонстрировала подчеркнутое уважение к Дэвиду, что причиняло мне лишнюю боль. Я надеялся, что она повелась на член или деньги и будет смотреть на него глупыми томными глазами довольного щенка, но Мэри, похоже, испытывала нешуточное благоговение. Тут дело не только в щекотании животика. Казалось, что между ними успел установиться размеренный физический контакт, предполагавший глубокие отношения.
Дэвид выглядел «серьезным человеком», и это было главное. Несмотря на претенциозность, он вел себя собранно, сдержанно и искренне. По сравнению с ним я чувствовал себя полуфабрикатом. Даже Том только играл в серьезность, в любую минуту он, казалось, мог перейти на сальности. Дэвид же пересек некий Рубикон (35-летие? 200 000 в год?), когда следовало быть взрослым без дураков, решительным и уверенным в себе. Он нечасто смеялся, но и не смотрел букой как подросток Как будто мы просто вращались на его орбите, и он не находил в нас ничего нового. У меня не получилось выставить Дэвида спесивым придурком, и я с тревогой отметил, что мне в душе хочется ему понравиться.
Выяснилось, что Дэвид работает коммерческим директором в своей рекламной компании. Он занимался верхним сегментом рынка — машинами, пивными компаниями, авиалиниями. Я видел один из его роликов — до смешного напыщенную сагу о лишних двух сантиметрах пространства между креслами в бизнес-классе таиландских авиалиний. Текст зачитывал Энтони Хопкинс, за его спиной гигантский авиалайнер делал вираж на фоне заката: «Там, наверху, посреди необъятного пространства у вас будет больше личного пространства». Полная и беспросветная херня, разумеется, но херня доходная. И как они умудрились снять «Боинг-747» на высоте десяти километров так, чтобы последние лучи заката лишь позолотили кончики крыльев? Где берут такое ноу-хау? В ресторане в Баттерси такого не найдешь, это уж точно.
Пожалуй, я погорячился, приписав Дэвиду стиль семидесятых На обратном пути, молча шагая рядом с Томом и Люси, я пытался представить отношения Мэри и Дэвида как естественную прогрессию наших с Мэри отношений, поставив последние себе в заслугу. Не получалось. Разница в качестве между нами была столь велика, что обрыдаться можно. Я не видел ни одной области, в которой мог бы показать свое превосходство. Я чувствовал себя устаревшей моделью, неповоротливой, медлительной, со встроенными системными дефектами, негодной по всем параметрам.
Мы не прощупали только одну сферу. Возможно, я умел лучше пить. Умеренность и отсутствие чувства юмора у Дэвида подсказывали мне, что его развезет после двух кружек пива. Мелочь, но хоть кое-что. Я решил выяснить.
По тридцать за бутылку
Остаток дня
За ужином я всерьез налег на выпивку. Том и Люси приготовили здоровенную рыбину, и я уписывал ее под необыкновенно вкусное вино из ящика, который привез Дэвид. Откуда берется такой нежный вкус? У вина было экзотическое название, с диакритическими знаками и непроизносимыми сочетаниями букв. Оно просилось, чтобы его пили огромными глотками. Когда подали мороженое, я уже всасывал вино чуть не из бутылки, так мне хотелось захватить себе львиную долю.
— Боже, потрясающее вино. Откуда оно?
— Я заказываю его прямо у винодела во Франции. Мой отец покупает у него вино уже лет сорок.
Я немного разбираюсь в винах. Одна из прелестей работы в ресторане состоит в том, что красноносые торговцы раз в неделю поили меня с ложечки последними новинками, не подозревая, что заказывать товар не в моей власти. Тут главное было прикинуться лохом, рабоче-крестьянином, и хорошо сыграть роль.
— Сорок лет выдержки, с ума сойти. Что это, кларет? Нет, кларет красный, как форма у «Астон Виллы».
— Бургундское.
— Я думал, бургундское тоже красное. Когда про штаны говорят «цвета бургундского», они на самом деле бордовые.
— Нет, белое тоже бывает. Шардонэ — сорт белого бургундского.
— Ага. Как интересно. Дорогое?
— Как посмотреть. По сравнению с обычным пойлом дорогое, но мы платим значительно меньше, чем в магазине.
— Неужто десятку за бутылку?
— Это скорее стоит тридцать за бутылку.
— Тридцать! С ума сойти! Да на эти деньги можно купить четверть унции дури или три порции экстази.
— Но удовольствие не то же самое.
— Ты за себя говори, приятель.
— Нет, я не согласен. В этом вся проблема с наркотиками, не так ли? В них главное — эффект, а не то, как он достигается.
— Не догоняю.
Дэвид взял пустую бутылку вина на руки, как ребенка, и прочел этикетку.
— Представь себе все поколения виноделов, растивших лозу, поддерживавших терруар [53] , следивших за непрерывностью процесса Когда пьешь хорошее бургундское, участвуешь в культурно-историческом событии. Глупо пить его, чтобы «дало по мозгам». Для этого сгодится водка, травка или экстази.
53
Полный комплекс факторов, рождающих вино, от почвы и климата до конечного продукта в бутылке.