Стрежень (= Юноша и машина)
Шрифт:
Два часа над Карташевским стрежевым песком не поднимается светло-голубой флаг. Два часа мимо пологого берега беспрепятственно идут пароходы и катера, капитаны которых с удивленным беспокойством поглядывают на песок. Качают головами - что это случилось? Два часа не слышно веселого тарахтенья выборочной машины, не отходит от берега катер "Чудесный".
Два часа вместе с другими рыбаками исправляет Степкину ошибку Григорий Пцхлава - разбирает запасной невод, готовит его к притонению, вытаскивает запутавшийся; весело переговаривается с Ульяном Тихим, который сегодня не опохмелился и от
– Ничего! Мы думаем, что ошибка бывает всякой! Наша жена говорит: "Человек может ошибаться!" Наша жена молодец!
Щеки у Григория от бритья синие-синие, зрачки утопают в больших розовых яблоках, ресницы длинные и прямые, под носом - тоненькие, в ниточку, усики.
– Тебе, Ульян, надо хороший жена заводить. Чтобы был добрый, умный, красивый, как наша жена.
Сидя на корточках, Григорий цокает языком, вскидывает поочередно руки, как будто собирается вскочить, чтобы промчаться по песку в залихватской лезгинке.
– Мы, Ульян, очень любим свою жену!
...Об этом в Карташеве знают все. Теперь карташевцы уже привыкли к необычному мужу маленькой, по-девчоночьи тоненькой Анны Куклиной. Два года назад Григорий Пцхлава торговал на томском базаре кислым виноградным вином, которое его брат привозил из Грузии. Бывало, еще стоит раннее утро, а Григорий, потирая озябшие руки, уже похаживает возле большой деревянной бочки, поджидает городских пьяниц. Они появляются. Опухшие, непроспавшиеся, диковатые, готовые за раннюю опохмелку снять с себя последнюю рубаху. Однако Григорий рубах не снимает, он может дать и в долг.
– Понедельник отдашь, кацо!
Вино Григорий не хвалит, не врет, что из лучших колхозных погребов, а, насмешливо цокая, говорит:
– Кислятина! Лучше не имеем. Пей, что дают!
Отпетым пьяницам он потихоньку прощает долги, но большей частью запивохи платят долги исправно - боятся, что в тяжелую минуту им больше не поверят.
Однажды Григорий услышал молящий женский голос:
– Не пей!
У прилавка стоял лохматый парень, за ним - маленькая девушка с огромными голубыми глазами, тянувшая его от прилавка. Парень грубо оттолкнул ее и сказал продавцу сердито:
– Не обращай внимания - это сеструха! Налей двести.
Григорий пожалел девушку.
– Закрываем торговля!
– сказал он, накидывая на бочку тряпку.
– Нет вина, кацо!
Девушка поблагодарила его взглядом, и этот взгляд решил судьбу Григория. Забыв о своей бочке, он долго шел за девушкой, пока она и ее брат не потерялись в толпе. Он думал, что больше никогда не увидит ее, но ему повезло. Он узнал, что она работает в промартели. Явился к ней с букетом цветов и сказал:
– У нас сердце перевернулось от жалости к вам... Мы можем поднять вас одной рукой. Возьмем, поднимем, унесем куда хочешь! Тысяча километров можем нести...
Спустя месяц он уехал с Аней Куклиной в Карташево. Приехали они туда под вечер, в воскресенье, когда карташевцы, встречая -и провожая пароход, прогуливались по берегу. Анна держала Григория за руку, шагала гордо, важно, он,
Родители Анны встретили молодоженов на пороге избы, позади них выглядывали испуганные мордочки сестренок, стоял невозмутимый старший брат. Мать растерялась, не зная, что сказать, как обратиться к зятю, но зато отец Анны - Порфирий Иванович - крепко пожал руку Григорию, радушным жестом пригласил проходить в родной дом. Порфирий Иванович был одет в новую гимнастерку, на груди планки от орденов и медалей. Он усадил Григория в передний угол.
– Угощай милого зятька!
– прикрикнул он на растерявшуюся жену.
Держал себя Порфирий Иванович степенно, важно, гордясь большим домом, городской обстановкой, прочным и уважаемым положением рыбака. В ожидании закусок Порфирий Иванович степенно расспрашивал Григория:
– Как, например, теперь прозывается моя дочь? Фамилия, например, ее теперь какая?
– Мы Пцхлава! Они тоже Пцхлава! Перепуганная мать Анны суетливо бегала вокруг стола, спотыкаясь на ровном месте, иногда останавливалась, шепча: "О господи!"-и снова бросалась к столу.
– Мы бросал все!
– говорил Григорий.
– Мы решил начинать новую жизнь!
– Это так!
– поддакивал Порфирий Иванович.
– У вас, у грузин, это так! Вы, грузины, народ горячий, самостоятельный!
Незваные и званые, набились в дом гости. Тихонько поздоровавшись, усаживались в тени, в отдалении от Григория, пытливо изучая его.
– Вы, грузины, воевали хорошо, - сказал Порфирий Иванович.
– У меня, конечно, дружок был грузин. Хорошо воевал!
– Кавказский народ храбрый!
– обрадовался Григорий.
– Это определено...
– заметил сосед Куклиных. Мать поставила на стол водку, брагу, вино, и все, как по команде, замерли, косясь на Григория.
– Ну, дорогой зятек!
– возгласил Порфирий Иванович, поднимая рюмку водки.
– Мы не пьем!
– сказал Григорий.
– Мы можем сделать только два глотка хорошего вина.
– Как так не пьем?
– разочарованно удивился Порфирий Иванович.
– У вас, у грузин...
– Он не пьет, папа!
– вмешалась в разговор Анна. Мать Анны, услышав отказ Григория, сразу повеселела.
– Угощайтесь, пробуйте, ешьте!
– сказала она ему ласково.
Гости-женщины обрадованно задвигались, моментально проникаясь к Григорию уважением, симпатией: какой положительный, обстоятельный муж у Анны - и в рот не берет проклятого зелья.
– Ну, за благополучие!
– пересилив разочарование, поднял тост Порфирий Иванович.
– Через недельку и свадьбу сыграем...
После свадьбы Григория устроили работать на стрежевой песок. Для этого к Куклиным пришел дядя Истигней, потихоньку выспросил Григория, где жил, кем работал, что думает о погоде и как относится к ней. Узнав подробности, дядя Истигней, ничего не пообещав, ушел, а назавтра утром, в шесть часов, заглянул к Куклиным и недовольно сказал Григорию: