Стрингер. Летописец отчуждения
Шрифт:
От «экстазовцев» они ушли легко и непринужденно. Слишком приличной была фора. Солнце клонилось к закату, а преследователям нужно было еще пробиться через аномалии. Пусть даже они выбрали самый безопасный путь. Лишний крюк только дали.
Боя все- таки избежать не удалось. Хотя и боем-то эту мелкую стычку сложно назвать. Вик самостоятельно идти не мог, они залегли на вершине пригорка и открыли беспорядочную стрельбу. Стрелял в основном Смертин. Много, громко и безрезультатно.
Пригорок нужно было брать штурмом. Тем более беглецов прикрывали массивные валуны. Алексей по большому счету рассчитывал напугать, время работало на них. Он выпустил в сторону преследователей все заряды для дробовика и две обоймы карабина. Выстрел раздавался сразу, как только внизу начиналось маломальское
Как только край солнца скрылся за горизонтом, преследователи развернулись к базе. Рисковать головой из-за двух полудурков не хотелось никому. Жизнь дороже. Она всегда дороже, если речь идет о своей.
До Кукиша добирались на последнем дыхании. Шли по темну. Вик весил раза в два больше Смертина, но у Алексея даже мысли в голову не пришло его бросить.
Ночью Зона другая. Безликая. Массивная. Тьма давила всей тяжестью, рисовала образы, пудрила мозги, вытягивала последние крупицы сил. Твари шарахались от них, как от прокаженных. Возможно, они чуяли тонкий запах смерти, тянущийся от этой безумной парочки. А человеку, переступившему одной ногой незримую черту, терять было нечего. У детей Зоны тоже есть страх. Слепые псы и повылазившие из своих щелей чернобыльские крысы следили за ними со стороны. Они громко втягивали носами фонящий кровью, потом и безысходностью воздух. Ждали своего часа. Когда жертвы бессильно бросят оружие и повалятся на землю. Когда не смогут собрать остатки, едва теплившейся в них жизни, для последнего яростного боя.
Энергетика порой бывает ощутимой. Смертина колбасило и распирало. Адреналин бурлил, глаза горели. Он никогда не чувствовал себя таким сильным, хотя прекрасно понимал, что эти процессы - банальная обманчивая химия организма. Прощальный рывок его воспаленного сознания. Алексей закинул на плечо руку Вика, крепко вцепившись в ремень, и пер, как танк. Сталкер стонал, забывался. Изредка Смертин тряс его и узнавал направление. В то, что Вик осознает происходящее, верилось с трудом.
Убежище Кукиша встретило запустением. Смертин едва различил в темноте здание старой автомойки на краю шоссе, на которое в полубреду указал Вик. Они шли напрямую, отключив детектор аномалий. Постоянный писк только раздражал. Алексею припомнилось минное поле.
«Не пронесет - значит, тому и быть» - думал он на ходу, стискивая зубы от напряжения.
Пронесло. Только Кукиша на месте не было. Там вообще никого не было, словно барыгу и его братков съела вместе с костями нечистая сила. Вход в прорытый и отстроенный Кукишем подвал - нараспашку. Кругом полнейший беспорядок. Разбитые деревянные ящики, картон, какой-то мусор. Внутри - вообще полный хаос. Мебель поломана, по всему бетонному полу рассыпаны колотые бутылки и куча гильз. Фонарик выхватил из темноты толстую книгу, на которой аккуратным почерком было выведено «Бухгалтерия». Проход в соседние комнаты завалило обрушившимися бетонными блоками. Алексей решил остаться. Дальше идти было бессмысленно.
– Пресс, закури папироску.
Алексей щелкнул трофейной зажигалкой, прикуривая сразу две:
– Когда я снимал в Иране… Я там видел ужасные ранения, просто кошмарные, но люди выживали, - сам не понимая для чего, сказал он.
– А знаешь, почему я еще не люблю мосты?
– неожиданно спросил Вик.
– Молчи. Тебе лучше не разговаривать.
– Нет уж, Пресс, я очень хочу разговаривать. Я всегда старался держаться образа этакого молчуна. Мачо, бля. Ведь я никогда не водил группы. С моими-то сединами! Никогда. Все время лазил то за Кролом, то за Пирогом, - Вика как прорвало, - Вот и молчал все время. Крутого изображал. А у самого очко сжималось при виде стада кабанов. Но это были веселые годочки. Зона меня многому научила… А потом пришибла как мошку. Ведь все это было пустое. Да? Лишнее?
– Наверное.
– Денег я толком так и не заработал… А еще… Знаешь, Пресс, ведь я хотел тебя завалить… Очковал просто, совесть мучила… Но хотел… А ты вот меня жалеешь…
– Знаю, - вздохнул Алексей, - Ты бредил.
– На себе тащил… Сопли всю дорогу подтирал… Почему ты так делаешь?
– прохрипел Вик, - Почему ты такой? Нет. Даже не так. Почему я не такой? Тут людей не осталось. Я тоже скурвился. Все блядями становятся, за спину никого не пропускают, режут друг-друга. Крысы одни. А ты - человек. Она тебя не берет что-ли?
– Еще как берет… Я уже давно не человек, Вик. Уже давно. Я - больной и знаю свой диагноз. Расстрелы снимал, даже пытки. Рука не дрожала. Вот ты как-то спрашивал, почему я тварям не удивляюсь… Здесь их сразу видно. Химера там или черви и ты точно знаешь, что они опасны. Все, как на ладони. Интересна только картинка, действие, движение. А за периметром те же твари, только в другом облике. Они каждый раз удивляют своей жестокостью. Каждый раз. Но пока ты наблюдатель - ловишь кайф. От того, что ты их показываешь, от того, что можешь выдержать всю эту мерзость, взять на себя и пропустить, словно через мясорубку. Ты думаешь, что раскрываешь людям страшное и они задумаются, возмутятся… А они… Прожевывают у экрана очередную булку, тыкая пальцем, и идут дальше по своим делам… Я мечтаю потрясти, до глубины души. Чтоб они подавились этой сраной булкой…
– Ты про какое-то задание говорил.
Вик зашевелился и Смертин различил в темноте выпирающую скулу. Черт возьми, они забились в этот подвал, как подстреленные псины. Убежали от всех, что бы тихонько издохнуть. Правильно Темка-косой говорил. Если тебе до тошноты плохо, найди собеседника. Тому может быть много хуже. Темку в Ливии так посекло осколками, что еле собрали. И с канала его уволили, но ребята не бросили. Постоянно деньги переводили. Темка сейчас бы стал хорошим собеседником. От этой всепроникающей темноты хочется выть. Руки так и тянуться к лишаю, чтобы содрать, соскоблить с себя эту мерзость. Зона верещит за хлипкой дверью сотней голосов голодных тварей, и размять страх может только слово. Вранье, что у стрингеров нет страха. Страх есть у всех. Просто у них он запрятан глубже некуда. Сейчас Смертин панически боялся, поэтому ногтями вцарапывался в любое слово. Чтобы разбавить гнетущую тьму, чтобы почувствовать, как рвут пустоту губы, чтобы ощутить себя пока еще живым.
– Хрень. Один олигарх просил съемки Чернобыля-2. Денег дал. Схемы бункеров. Хочет спецреп. Дед, что ли у него там работал… Или тайну радара еще при СССР расследовал. Короче какая-то семейная фигня, а заодно и желание у канала аудиторию собрать. Он же знал, что я всю Зону буду снимать. Съемки выкупил заранее. На самом деле все дело в чертовом тщеславии. Ударило тридцать лет, а ты все на одном месте. Мечты к черту. Константа. Надежды на прорыв начинают умирать.
– Знакомо.
Он тараторил без умолку и от этого становилось хоть чуточку легче.
– Так вот, я работал в обычной конторе, представь себе. Каждый день экран монитора перед носом. Работа, дом, работа, дом, работа, дом… Депрессовал жутко. Представь… Заканчиваешь универ. Куча планов. Готов мир перевернуть. А тут на три года в эту тюрьму… Беспросветно… Серая безликая масса. И ты в ней копошишься. Ты - часть. Тебя гложут мысли, кровь кипит, а ты только часть… обычной серой массы, - Смертин привстал, пытаясь в темноте разглядеть глаза Вика. Прочитать по ним, понимает он его или просто слушает молча. Это было важно. Алексею казалось, что именно здесь и сейчас это главное, - Трою победил обычный деревянный конь тщеславия. Самый поганый грех. Я хотел выделиться, и одновременно нужен был драйв, тонус. Вот закинул на плечо камеру. Думал - повезло, что начал с нуля и смог вылезти, научиться. Я ведь с белого листа начинал. А теперь понимаю, что все это тоже суета. Я так никуда и не сдвинулся. Зона - это шанс. Я мог сделать идеальный сюжет, даже целую серию. Чтобы общество испугалось такого будущего. Размять серую массу. Этот репортаж мог войти в историю моей профессии. Даже если я здесь подохну, а пленка попадет… А! Все равно это нереально… Я не рассчитал. За периметром ломались мозги… Зона… Она в душу проникает. Там гниет все…