Стриптиз
Шрифт:
Если Башкорд уведёт своих в сохранившиеся южные становища, то через неделю он сможет спокойно вернуться. Проход через Земляничный ручей будет открыт — мордву здесь не удержать, варить суп из ремней и щитов — никто не будет, они просто разойдутся по домам. Через неделю орда войдёт сюда — как к себе домой. И запалит все кудо. Отсюда и до Теши. Весь Эрзянь Мастор. И дальше — до Всеволжска.
Ужас-с!
Меня устраивают оба варианта: или Вечкенза бьёт здесь Башкорда, кладёт кучу своих воинов, становится национальным героем, признанным вождём мордовского народа. И ведёт его туда,
По русской мудрости: «перезимовали зиму, теперь перезимуем лето».
Башкорд уже потерял… треть? Четверть? Сколько ещё он положит здесь, на засеке? Если даже племени эрзя больше не будет, я смогу весной перекрыть это «горлышко» своими силами, и кипчаки не войдут вольно на ставшие вдруг свободными земли.
Так чего же я голову свою подставляю?! — А — того!
Я обещал Вечкензе встретить его. Здесь. С войском. Иначе бы он не рискнул, не был бы столь убедителен в разговорах с азорами, столь уверен в своём марше по ледяной степи. Он доверился моему слову.
А я… «Зверю Лютому» — лжа заборонена. Царицей небесной. Главное — самим собой.
Шукшин как-то сказал: «Если ты обманул человека — не думай, что он глуп. Просто он доверял тебе больше, чем ты этого заслуживаешь».
Я — не лгу. Потому что — «заслуживаю большего».
Глава 471
Количество всадников на поле перед моими ногами постепенно увеличивалось, их плотность возрастала. Несколько слитных групп, отблескивая наконечниками копий и пик, выделяясь хорошим вооружением и высокими конями, двигались сквозь более редкую толпу ближе к ручью. Вокруг них, как вокруг катящегося снежного кома, толпа уплотнялась, стягивалась, двигалась вслед или рядом с ними.
Луна из-за моей спины поднималась всё выше, подкрашивая снег, пока ещё белый — в лимонный оттенок. Хотя я бы назвал такой цвет — желтушным.
Снежная пыль, взбиваемая тысячами копыт, смешивалась с клубами пара, горячего воздуха, выдыхаемого конями и людьми, со струйками тумана от открытой морозу воды ручья. Колдовской фатой, просвечивающей, мерцающей в больном свете луны, накрывала неясно, непрерывно шевелящуюся в ней массу «шестиногих степных тараканов». Стягивающуюся, концентрирующуюся, надвигающуюся. Противоестественную, злобную, смертельную, опасную, неостановимую…
С засеки что-то завопили, из толпы конных у уреза воды ответили истошным высоким воплем.
Обычное начало битвы: обмен оскорблениями. До меня далековато — метров двести, двести пятьдесят. Слов не разбираю, но понятно, что матерятся. Что-то там про анатомию противника. Слова-слова…
Поставить бы там, на засеке между сучьями, хоть какой 6П50. Который «Корд». И не надо извращать язык никакой нелитературной физиологией… и зоотехникой, как я слышу. Даже старенького ДШК вполне хватило бы…
Мда, как сильно производство многозарядного и автоматического сократило филологическое богатство наших народов!
Тут в середине засеки, наверху, запалили факела. И подняли дерево. Вертикальный ствол без сучьев, на котором, привязана за руки над головой, висит женщина. С распущенными волосами, закрывающими лицо, в короткой рубашоночке.
По высокому берегу ручья прошёл вой радостных воплей, по низкому — смутный гул негромких ошарашенных возгласов.
Вечкенза выскочил на небольшую площадку возле бревна с женщиной, и начал, непотребно кривляясь всем телом и дико вопя, размахивать руками. Бесноваться. Изображать неприличные жесты.
Среднего пальца здесь не показывают. А смысл колечка из сведённых большого и указательного пальцев ближе к арабскому — «анус», а не к американскому — «ок».
Потом инязор ухватил женщину за волосы, дёрнул, заставил поднять лицо.
Для всеобщего опознания.
Во избежание сомнений.
Она была вполне в сознании, дёргала головой, пыталась освободится.
«Она» — княгиня. Княгиня Ольга. Не — равноапостольная, не — святая. Бывшая — Черниговская, бывшая — половецкая. Теперь вот… вообще бывшая.
Инязор отскочил в сторону, схватил факел на длинной ручке и стал тыкать. В неё. В ноги, в бёдра, в бока, в живот. Женщина, привязанная довольно свободно, пыталась отклонится от огня, извивалась, отбивалась ногами. Сорочка на ней, пряди мечущихся волос вспыхивали… и гасли от комьев снега, кидаемых прислужниками.
Танец.
Танец у шеста.
Танец с раздеванием.
Стриптиз.
Все нормальные люди начинают свои битвы нормально — с взаимных оскорблений, с поединков богатырей. У нас — сольный порно-балет для затравки.
А что ж вы хотели? — На десятки вёрст вокруг «Зверя Лютого» нормальность — не нормальна.
Вечкенза всё более входил в раж, он ухватил остатки рубашки на женщине и разорвал. Белое тело было хорошо видно в пламени нескольких факелов, движение болтающихся больших грудей вызвало всеобщий «ах» по обе стороны ручья.
Инязор снова что-то возопил и стал пристраиваться к женщине сзади, периодически высовываясь к кипчакам из её подмышки, лапая за всё что не попадя и громко делясь впечатлениями. Вдруг женщина взвыла от боли, прогибаясь, до предела натянув верёвку, пытаясь отодвинуться, топоча широко расставляемыми ногами.
С другого берега ручья ей ответил рёв Башкорда.
Так ревёт лось во время гона. Я услышал интонацию даже у себя на обрывчике.
«Месть — блюдо, которое подаётся холодным» — мудрость, которые многие знают. Но следовать ей не хотят.
Башкорду, даже если бы он и захотел, было бы сложно увести орду. Это была орда мстителей. Чудом выжившие из уничтоженных кошей. Примкнувшие и проникшиеся ненавистью. Воспитанные в ненависти, выросшие в презрении к «землеедам», в жажде отмщения. За всё, за недавние голодные зимы, за те ещё, давние, Киевские дела. За нынешние, оскорбительно-жестокие, убийства соплеменников во время отступления Вечкензы.