Стробоскоп Панова

Шиляев Юрий

— Чарльз, что ты делаешь?!! — вскричала она, поднимая сына на руки. — Не смей бить ребёнка!

— Это мой сын, — злобно процедил барон, но жена спокойно смотрела в его пылающие ненавистью глаза. И ненависть угасла. Глаза стали тусклыми, мутными. Барон Чемберс повернулся к столу, налил в бокал виски и выпил так, как пьют воду после долгого пути по жаркой дороге — быстро и жадно.

Баронесса вышла, молча прикрыв за собой дверь кабинета. А Айвен для себя твёрдо решил, что обязательно найдёт своего старого тёзку и ту девчонку-танцовщицу. Найдёт и приведёт их к отцу, чтобы доказать свою правоту...

***

Карета

остановилась у гостиницы, довольно неплохой для столь глухого места. Айвен улыбнулся — его будущий тесть уважает комфорт — но улыбка получилась тусклой, воспоминания разбередили душу, сердце сжалось в какой-то непонятной тоске. Будто случилось что-то необратимое. И Айвен Джошуа Чемберс подумал, что лучше было бы никогда не встречаться с той заносчивой девчонкой, и не слышать странных сказок её деда. Встречи с ними предшествовали трагическим событиям, разрушившим прекрасный мир маленького человека. Он больше не боялся чудовищ, но и прекрасные эльфы и быстрокрылые феи тоже погибли, не выжив в столкновении с реальной жизнью. В реальности мало что напоминало фантазии, в ней было столько горя, столько переживаний, что детское сердечко тогда не выдержало и перестало чувствовать. А разум почти забыл о старике-сказочнике и его вредной внучке, так же, как позабыл о волшебстве, о богах в летающих сандалетах, о глупых птицах, таскающих волшебные вещи в свои неопрятные гнёзда меж ветвей деревьев, а сами деревья перестали разговаривать, и с тех пор их шёпот стал для Айвена просто шелестом листьев и скрипом сучьев. Он двадцать с лишним лет жил спокойной, размеренной жизнью. Воспринимал окружающий мир сквозь призму ума, логика давала определение событиям и людям, и ничто не волновало его душу. Порой он даже забывал о том, что у него есть эта самая душа.

Но сегодня всё вернулось. Вернулись боль и отчаяние, надежда и желание любить. Желание всё забыть тоже вернулось, и Айвен не стал сопротивляться. Сняв номер в гостинице, первое, что сделал — заказал бутылку коньяка. Он не был любителем спиртного, но сейчас ему хотелось просто уснуть. Без снов, без воспоминаний и — без чувств.

Первый глоток напитка согрел его заледеневшее сердце.Тепло разливалось по телу,напряжённые мышцы расслабились,голова стала лёгкой. Налил ещё порцию и с сомнением посмотрел на большое блюдо с закусками. Сыр, оливки, тонкие ломтики бекона, хлеб... Надо бы поесть, но даже сама мысль о еде почему-то вызывала отвращение. Проклятый Роузвуд, проклятые воспоминания!

Айвен распахнул окно. На фоне предвечернего неба чёткий силуэт журавлиного клина. Опять журавли... Одним глотком допил коньяк, понимая, что душевная боль вряд ли так просто лечится.

Воспоминания детства, вытесненные когда-то глубоко-глубоко в подсознание, всплывали одно за другим. И коньяк, хороший французский коньяк не помогал Айвену забыться...

***

Вот он у дверей отцовского кабинета. Отец кричит матери, что та совсем избаловала мальчишку, и что он примет меры. Вот голос плачущей матери. Вот звук пощёчины...

Айвен вспомнил, как тогда едва успел отскочить от двери, как пытался спрятаться за портьерой. Мать сразу увидела его. Она ничего не сказала, просто взяла его за руку и вывела в сад. Присела на скамью и, обняв сына за плечи, прошептала:

— Смотри, сынок, журавли... Говорят, они приносят удачу...

А маленький Айвен смотрел на её щёку — ещё влажную от слёз, и видел, как на тонкой белой коже набухает синяк.

— Я всегда буду с тобой. — Очень серьёзно пообещал Айвен. — Всегда-всегда.

— У тебя своя жизнь, сынок, — тихо сказала мать, — и ты должен жить так, как тебе надо.

— Значит, я буду жить с тобой, потому что мне так надо, — ответил шестилетний Айвен таким тоном, будто был уверен, что его желание исполнится. И это естественно, ведь раньше все его желания исполнялись.

— Я загадал на журавлиный клин, — сказал он, обнимая мать. — Потому что я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, сынок, — женщина поцеловала ребёнка.

— Какая трогательная картина! — рявкнул неподалёку уже изрядно набравшийся отец. — Ты ему ещё платье одень.

Мать встала со скамьи.

— Иди в дом, сынок, — ласково сказала она, но Айвен почувствовал боль в её голосе. Впервые почувствовал чужую боль, будто свою. Это испугало мальчика, испугало ещё и потому, что причиной горя матери был отец. Его ненависть и злобу он тоже почувствовал...

***

Айвен плеснул ещё немного в бокал, но пить не стал, воспоминания об отце всегда отбивали желание напиться. Он взял графин с водой и сделал несколько глотков, не замечая, что вода льётся на галстук.

Проклятые журавли... Они только манят, и загадывать желания на журавлиный клин бесполезно.

***

Тогда, в тот роковой день он вдруг понял, что его отца подменили. Раньше мальчику было интересно с ним. Он всегда с радостью слушал его рассказы о рыцарях, о достойных и героических предках. У его отца не могло быть таких злобных, жутких глаз.

— Его захватил чёрт, — на бегу думал мальчик. Он нёсся по саду, к реке, спеша скрыться от чудовища, в которого превратился отец. — Или гоблин, или орк, или злой колдун.

Айвену казалось, что страшные рожи выглядывают из-за каждого куста роз, из-за статуй, украшавших парк, из-за стволов деревьев. Он закричал, но никто не ответил. И тогда мальчику захотелось оказаться в Весёлой роще, рядом с танцующей девочкой и её дедом. Почему-то Весёлая роща казалась в тот момент самым светлым и безопасным местом в целом мире. Он пробежал по мосту, но лес — такой знакомый и привычный, вдруг ощерился миллионами острых зубов, оскалился, вздыбился и поплыл навстречу. А ведь Айвен был всего лишь маленьким мальчиком, которому недавно исполнилось шесть лет. Обессилев, он упал, в ужасе вжался в траву и зашептал:

— У...уходите... ч... черти... — только сейчас маленький баронет понял, о чём говорил пастор на проповеди. Священник рассказывал о страшном месте, которое называлось адом, и куда попадали грешники. И Айвен поверил, что он в таком месте. А, поверив в ад, он вдруг вспомнил о боге. Представил распятье, висевшее над его кроватью и начал молиться — по-детски, неумело, но от всей души — о том, чтобы рядом появилась Джипси и её дедушка, у которого с ним одинаковые имена.

— Чертей не бывает, — раздался совсем рядом знакомый голос.