Стробоскоп Панова
Шрифт:
— Но... почему, дедушка? Ведь это так интересно! — Кэтрин нахмурилась, поджала губы и решительно заявила:
— Готова держать пари, сэр, что вы приложили рукук принятию такого закона. Когда мне исполнится двадцать один год, и я уже буду иметь право распоряжаться своими деньгами, я сама профинансирую работы в этом направлении.
Айвен Джошуа Чемберс рассмеялся — громко, от души.
— Дорогая моя Кэти, это запрещено не мной, не правительством или Лигой Наций, и уж отнюдь не таинственным советом девяти мудрецов. Запрет наложен самой природой. Это фундаментальный закон Мироздания.
— Но... как же так? Ты же там был! Или?.. Ах, я права, предположив в начале повествования, что у тебя случились нарушения работы головного мозга на фоне сильных душевных переживаний, — в глазах блеснули слёзы, девушка едва не плакала от
— Всегда выслушивай до конца — это уже мой личный закон. Требую, чтобы он стал и твоим, Кэти. Я настоял на карете, хотя поездка бы уже закончилась, возьми мы стимер, специально, чтобы рассказать тебе эту историю. Теперь понимаю, что поступил правильно, и, более того, своевременно. Но, с твоего позволения, я продолжу рассказ.
***
– Ты уж прости, вываливаю на тебя всё это, — Джипси слабо улыбнулась, — просто накипело.
— Джипси, с кем ты там? — раздался голос из пустоты, громкий, обволакивающий.
Айвен невольно вздрогнул, его спутница предупреждающе приложила палец к губам, призывая к молчанию.
— Сол, а нельзя ли обойтись без дешевых спецэффектов? — она досадливо дёрнула плечом. — Убавь громкость.
— Какие спецэффекты?! Я говорю так, как говорю, а как там у тебя сработало, это уж мне неинтересно. Где ты ходишь? Ты должна быть в лаборатории пять минут назад. Жду.
— Скоро буду, — буркнула Джипси, давая понять, что разговор закончен, но Сол считал иначе:
— Кстати, дорогая, профессор Менге жаждет заняться твоим гостем.
Джипси побледнела. Повернувшись к Айвену, она быстро прошептала:
— Тебе надо возвращаться. Срочно. Вспомни, чему учил тебя дед. Перестань ждать перемену, ни о чём не думай, и сделай шаг.
— Нет. — Твёрдо ответил баронет. — На этот раз я не уйду. Я останусь. И если необходимо встретиться с твоими друзьями, то так и будет.
— Друзьями? — Джипси саркастически рассмеялась. — Да такие друзья врагов заменят. Иди. Уходи, сказала. — И, положив руки ему на грудь, резко толкнула.
Айвен не хотел перемен, но они наступили. Миг — и он стоит на краю леса, глядя на Роузвуд. На свой Роузвуд...
***
— Дедушка, это был какой-то вид связи, вроде нашего радио, да? — Кэтрин прикоснулась к мочке уха.
— Нет, всё гораздо сложнее и в то же время проще. Тотмир продвинулся гораздо дальше нашего, и немного в другую сторону. Благодаря работам неизвестного у насгения Николы Теслы. Я пытался найтиследы этого учёного в нашем мире. Он жил на территории Австро-Венгрии, и у нас утонул в четырнадцатилетнем возрасте, не сделав ничего знаменательного. Я нашёл много интересного в теориях Теслы, но в других сопряжениях. Признаюсь, увлекло необычайно, и позже, много позже, я даже составил Тесла-архив — для личного интереса. Хотя, думаю, стоит опустить скучные для тебя технические подробности, но если что-то хочешьспросить...
— Нет-нет, просто я тут подумала, что в цирке воздушные шарики прокалывают ежедневно.
— Но это же трюк, дорогая.
— Трюк, дедушка, согласна. Но ведь работает жеэтот трюк по какому-то принципу?Игла не входит в шар резко, онакак бы ввинчивается в него, не разрывая, а раздвигая... Да! А ведь это решение! А что если...
— Никаких если, Кэтрин, — строго оборвал внучку Айвен.
— Дедушка, ты порой бываешь просто невыносим! Разве можно так жестоко гасить порывы юногоума? — она притворно нахмурилась, надула губки. Кэт с детства вертела дедом, и точно знала, что сейчас он улыбнётся. Так и случилось. Айвен Джошуа Чемберс улыбнулся, тепло взглянув на свою любимицу.
— Мне продолжать рассказ? — спросил он.
— Продолжай...
***
В Роузвуд между тем съезжались гости. Айвен устал от искусственной улыбки, намертво прилипшей к лицу. Поклоны и расшаркивания с едва знакомыми людьми утомляли. Даже не подозревал, что у него так много родственников — как близких, так и дальних.
Зато мать невесты, миссис Браун с большим удовольствием рассказывала, какое это счастье для девушки — сделать столь блестящую партию!
Здесь будет уместно сказать несколько слов о том, кто такая миссис Джейкоб Браун. В девичестве Оливия Рид, дочь почтенного пресвитера, человека, уважаемого в Роузвуде сверх всякой меры. И он, и его супруга имели репутацию людей едва ли не святых. К большому сожалению горожан, достопочтенный пресвитер и его благочестивая супруга рано покинули этот мир, оставив сиротой пятнадцатилетнюю дочь. Опекуны, в отличие от её умерших родителей, терпением не отличались. Они постарались побыстрее сбыть с рук обузу, выдав девушку замуж. Но, даже несмотря на наследство, желающих вступить в брак с сиротой, в Роузвуде не находилось. В городе столько красавиц, что на дурнушку Оливию Рид никто не обращал внимания. В пятнадцать лет все девушки похожи на бутон розы, что вот-вот превратится в прекрасный цветок. Дочка почтенного проповедника в свои пятнадцать лет тоже походила на бутон, только бутон этот засох, не успев расцвести. Более жалкого создания, чем сирота, невозможно представить: худая, широкоплечая, высокая, глаза блёкло-голубые, всегда смотрят в сторону. Побитое оспинками лицо «украшал» длинный, тонкий нос. Казалось, будто девушка постоянно к чему-то принюхивается. Возможно, всё было бы не так печально, если бы Оливия Браун умела одеваться и, главное, имела бы такую возможность. Она могла бы хорошо выглядеть благодаря одежде, ведь только некрасивые женщины могут позволить себе быть экстравагантными. Смелое, а главноенеожиданное сочетание предметов туалета отвлекает от некрасивости лица и изъянов фигуры. Больше того, именно неправильные черты лица становятся завершающим штрихом всего образа смелой и независимой леди. Но откуда возьмётся такая черта характера у дочки людей, посвятивших себя Богу? А может тому виной стали пуританское воспитание, скупость опекунов и отсутствие вкуса у самой девушки.
Оливия, как единственная наследница своих родителей,нескольких тётушек и одного дяди, могла бы позволить себе многое, но — согласно завещанию — по достижении тридцати лет, если не выйдет замуж. К двадцатипятилетию дурнушки Рид в живых оставалась только старшая сестра её отца. Тётушка пригласила девушку в гости, но после приглашения, на следующий же день, пришло известие о её смерти. Дочка пресвитера, выложив из чемодана светскую одежду, уместную на приёмах и чаепитиях, взяла траурные платья и чёрные шляпки с вуалью — и поехала на похороны. От этой тёти Оливия наследовала небольшой дом и землю, ещё были какие-то деньги в банке. Как потом выяснилось, немалые. Старая дама при жизни отличалась прижимистостью. Проповедуя воздержание, она с удовольствием наблюдала, как растёт банковский счет. Медленно, но неуклонно. Тётя Оливии Рид так боялась возможных убытков, что никогда не рисковала. Она хранила деньги в надёжном банке, на долгосрочном вкладе. Можно сказать, что последняя родственница дурнушки Оливии умерла от счастья. Получив выписку о состоянии счёта, она впервые в жизни почувствовала себя не просто зажиточной женщиной, а богатой. Почувствовала так явно, что сердце её на мгновенье перестало стучать. Старой даме надо было отвести глаза от банковской бумаги и переключить внимание на что-то другое — и тогда сердце бы снова радостно забилось. Но крепкая здоровьем старуха не смогла этого сделать. Пауза затянулась ровно настолько, чтобы тётя Оливии Рид замертво упала на пол. Слуг рядом не оказалось, на них она тоже экономила, предпочитая жить в маленьком домике, который легко убрать самой. На следующий день молочник обнаружил её мёртвой, и только потому, что при жизни старая женщина требовала, чтобы молоко, во избежание покражи, не оставляли на улице, а заносили в дом.
Дочь почтенного пресвитера спокойно отнеслась к известию. Она уже привыкла, что на похоронах бывает чаще, чем на крестинах или свадьбах. Да и кто бы её приглашал? Мужчины игнорировали, а женщины либо лицемерно сочувствовали, либо — те, что помоложе — хихикали за её спиной или позволяли себе сказать какую-нибудь колкость, будто бы в сторону, между собой, но так, чтобы Оливия обязательно услышала.
Похоронив родственницу и уладив дела с наследством, девушка не спешила возвращаться в Роузвуд. Она нарочно выбрала окружной путь. Компаньонка — вдова городского аптекаря, ворчала, но Оливии не хотелось домой. Даже три лишних дня в дороге — приключение, сулящее хоть какие-то перемены, возможность помечтать, представить себя другой, рядом с другими людьми, и по-другому одетой. Она давно уже привыкла думать, что в её жизни ничего хорошего не будет.