Строки, добытые в боях

Майоров Николай Петрович

1965

1945-й

Стоят в европейских державах неблизких И рядом с Россией — на Висле и Влтаве — С армейскою алой звездой обелиски, Которые год сорок пятый оставил. Ах, год сорок пятый, великий и святый, От щедрого сердца не требуя платы, Свободу и счастье дарили солдаты, А сами ложились под холмик горбатый. А годы меняет земля, как обновы, А время все мирное длится с рассвета. Четыреста лет не бывало такого Периода мира в Европе, как

этот. Четыреста лет не бывало ни неба, Ни солнца такого на Влтаве и Висле, И белыми сделались ленточки крепа, И темными стали с звездой обелиски. Гремит на бетонных дорогах музыка, Неонные зори сияют влюбленным, На зимних курортах смешенье языков, Под флагами наций ревут стадионы. Все правильно! Так и хотелось тогда Идущим до Шпрее, до Вислы, до Влтавы, Чтоб мир нерушимый сошел на державы, Где шли они с боем, беря города. Такого они сокрушили врага, Такую победу их сталь утвердила, Что ими оплачены даже снега, Которые их покрывают могилы.

1970

Василий Субботин

Василий Ефимович Субботин родился в 1921 году в деревне Субботицы, Кировской области, в семье крестьянина. Стихи начал писать еще в школе; был деткором пионерских газет и журнала «Дружные ребята». В 1938 году в Перми поступил в Политпросветшколу, но не кончил ее, так как в 1940 году был призван на службу в армию.

Первый бой, в котором участвовал башенный стрелок Субботин, был 22 июня 1941 года на границе. С 1942 года Субботин военный журналист — служит в дивизионной многотиражке. Войну старший лейтенант Субботин закончил в Берлине, в газете «Воин Родины» 150-й Идрицкой дивизии, штурмовавшей рейхстаг. Награжден орденами Отечественной войны II степени и Красной Звезды.

После войны закончил Высшие литературные курсы при Литературном институте имени Горького.

Первая книга стихов «Солдат мира» вышла в 1950 году.

Пролог

Была средь слов обыденно простых Война еще сама неясным словом, Которое отдельно от других К нам докатилось и звучало ново. Разглядывали шрамы прошлых лет, В буденовках отцовских утопали. Не сразу открывался нам секрет Великого закаливания стали. Корчагин Павка конником лихим Скакал из Шепетовки — от вокзала. И пыль дороги, поднятая им, Вихры густые наши забивала. Далекая героика тревог. Задымленные порохом страницы. Тогда еще нам было невдомек, Что книга эта может повториться.

«Громыханием в небе тугом начинаются войны…»

Громыханием в небе тугом начинаются войны, Пушек ревом стогорлым у смятых застав. Порыжевшей пшеницей застыли косматые волны. По разбитым проселкам — тяжелая пыль на кустах. От себя самого я июньские ночи гоню… Он опять и опять обвивает мне ноги — Тот неубранный хлеб, что горит на корню, На запруженной этой, пропахшей бензином дороге.

«Нас гнетет железная усталость…»

Нас гнетет железная усталость. И проселок пылью задушил. Где-то перед Бродами остались Воющие факелы машин. Может, и не въявь пока, а снится Этот движущийся солнца круг, Спутанная черная пшеница, На телеге мертвый политрук. И проходят «юнкерсы» стеною, Разгружая свой боезапас. Поминутно тают в белом зное И опять пикируют на нас. Только и в подавленности в этой Гнев уже таится, как запал. И не прячась дальше, под кюветом Так и спим. Под бомбами, вповал.

Варшава

Он видел все на памятных стоянках — И то, что в Риге выщерблен гранит, И то, что след от гусеницы танка Крещатик старый долго сохранит. И, пронося винтовку на весу, Со щек своих, обветренных, шершавых, Смахнул солдат украдкою слезу На улице разрушенной Варшавы.

«…Давно уже мы живем на Малой земле…» Б. Галанов

…Давно уже мы живем на Малой земле. Пора бы сделать ее не только обитаемой, но и обетованной. Вот связные стали придумывать названия всем тропкам, так что штольни и блиндажи отныне получили постоянные почтовые адреса. Вот команда сторожевого катера вместе с минами и патронами в одну из ночей доставила на Малую землю не совсем обычный груз — живую корову. И малоземельцы, встретив ее у причалов, со всевозможными предосторожностями препроводили в надежное укрытие. А потом невесть откуда взялась кошка. И даже принесла котят, ко всеобщей радости моряков.

Случайно у меня сохранился один снимок. Крохотный полосатый котенок лежит на широкой матросской ладони. Сверху матрос осторожно прикрыл котенка другой ладонью, так что видна только слепая мордочка да острые ушки. Вокруг стоят бравые, улыбающиеся моряки с автоматами и при всех своих орденах…

(Из воспоминаний Б. Галанова)

Часы

Фугасная, она упала рядом, Под окнами резными во дворе. И навалился домик на ограду. Не знаю, право, как он не сгорел. В него вошел я. Собственного крова Хозяин бы и тот узнать не мог. Не уцелело стеклышка живого. Осела печь и рухнул потолок. Торчали в бревнах черные осколки. И вдруг поймало ухо в тишине, Как ходики — уверенно и звонко — Отшагивали где-то на стене. Я долго звуки мерные их слушал. И как они по сердцу мне пришлись! Все сметено, и дом почти разрушен. Но шли часы, и продолжалась жизнь.

Стихи

Дождь за окном. В блиндажике пустом Сижу — одною думой озабочен. Вода секунды звонкие на стол Роняет с круглых темных потолочин. Неясное я что-то на стене Настойчивым отыскиваю взглядом, Не понимая, ритм вошел ко мне Иль донеслась глухая канонада. Еще вожу рукою по листкам. Дрова в печурке крохотной пылают. И вот слова, те, что давно искал, Выстукивать мне капли начинают.

«Какие быть там могут разговоры…»

Какие быть там могут разговоры, Что все страдали, воевали — все… Он мерз в окопах, он влезал на горы, Он ртом сожженным припадал к росе. Недоедая — и в снегу по пояс, Недосыпая — и по грудь в воде, Минуты за себя не беспокоясь, Высокой он доверился звезде. И вышел с боем не к одной границе, Густую на земле развеял тьму. Что может с правдой этою сравниться! Он спас тебя… Так поклонись ему.