Структура момента
Шрифт:
– Алекпер, - торжественно представился Алик; по сравнению с высокой, плотной Ниной он был трогательно мал.
– Ты о семье моей старайся не говорить, - шепнул я ему, закрыв за Ниной переднюю дверцу. Он вполне мог со свойственной ему наивностью спросить, как учится мой старший сын или живы ли родители жены, предложить тост за семью и огорошить Нину, справедливо убежденную в том, что я холостяк.
В ресторан Дома кино, обычно самый легкодоступный из всех, расположенных в центре, нас долго не пускали из-за юбилея Батановского...
Через весь зал действительно тянулся громадный П-образный стол, в этом мы убедились позже, когда удалось-таки преодолеть заслон из двух швейцаров и гардеробщицы. Батановский имел полное право занять весь ресторан: он был знаменитым киноартистом, и не будь с нами Алика, мы с Ниной, смирившись с неудачей, пошли бы пытать счастья где-нибудь еще. Но присутствие Алика, не сомневающегося в том, что мне в Москве все доступно, заставило меня действовать!..
Оставив их внизу, я поднялся на третий этаж и нашел главного администратора. Замотанный приготовлениями к предстоящему банкету, он долго меня не понимал.
– От какого Азиза?
– Не глядя на меня, он заполнял какие-то счета.
– Кеманчиста.
– Что?
– Оторвавшись на мгновение от бумаг, он с недоумением посмотрел на меня поверх очков.
– Кеманча. Инструмент такой... Вы в "Арагви" работали?
– Давно...
Администратору на вид было лет пятьдесят, и непонятно, как он мог работать с Азизом в "Арагви" в послевоенные годы...
Сколько же лет ему было тогда? Видимо, совсем мальчишкой начал он свою ресторанную деятельность. Или же Азиз, любящий похвалиться успехами своих бывших сослуживцев - один из них даже стал генералом, - что-то напутал...
– Вас Володей зовут?
– Да.
– В "Арагви" работали?
– Работал. Азиз... Музыкант, что ли?
– Да..
– А он жив еще?
– Болеет очень.
Моложавый Володя сочувственно вздохнул, продолжая коситься на счета.
– Так что тебе надо?
– Племянник его приехал из Баку. Азиз очень просил столик устроить.
– Сколько вас?
– Трое.
– Банкет у меня, - расстроенно сказал Володя, -- сто пятьдесят человек... Юбилей Батановского.
– Я знаю.
– Приказано никого не пускать, даже кинематографистов.
– Володя поморщился как от боли, вспомнив о приказе, и все же чувство коллегиальности взяло верх.
– Ладно... Поднимайтесь... Я сейчас позвоню вниз... Азизу привет...
Нам поставили столик у окна, и мы были единственными посетителями, не имеющими отношения к юбилею Батановского, на который собрался весь цвет советского кино.
Алик был вне себя от счастья, он знал всех поименно, перечислял роли и даже был посвящен в довольно интимные подробности жизни многих присутствующих.
– Зотова! Зотова!
– Он возбужденно направлял наше внимание в нужном направлении.
– В "Горячем цехе" снималась, Мухина первая жена, в прошлом году развелись...
Нину его поведение поначалу веселило, потом ей захотелось поговорить о нас, и пришлось дать ему понять, что пора умерить свои восторги.
– Я хочу выпить за тебя, мой дорогой, - сказала Нина с ласковой, чуть грустноватой нежностью.
– Рыцарь ты мой! Какое все же счастье, что ты есть! Суметь, несмотря ни на что, сохранить, сберечь свое чувство - это такая редкость в наше время. Я так благодарна тебе? Четырнадцать лет! Поверить трудно, что такое возможно! За тебя, чудо мое!
Ее нисколько не смущало присутствие Алика, который, правда, слушал ее краем уха; внимание его было отвлечено банкетом, набиравшим силу, как морской прибой после полуночи. И все же сама способность Нины говорить так свободно в присутствии малознакомого человека не могла не смутить его. А когда она сказала, что моя преданность ей приводит в восхищение всех, включая ее супруга Олега, он, порывшись для вида в карманах, встал и, извинившись, отправился в буфет якобы за спичками...
Нина была в ударе, на нее в очередной раз напало желание (в этот день в общем-то оправданное) высказать все, что накопилось в ее благодарном сердце за многие годы нашего знакомства...
– Ты даже не представляешь, какая ты прелесть! И что ты значишь для меня! Каждый раз, когда мне трудно, когда становится невыносимо, я думаю: а у меня есть его любовь! И я вновь обретаю опору в жизни. Честное слово! И еще думаю: какое счастье, что судьба нас свела! Ни у кого такого нет! Ни у кого!
– Правда?
– Правда.
Когда вернулся Алик, я произнес тост за него, за нашу дружбу, а он присовокупил к сказанному несколько слов, адресованных Нине, но, как водится, обращенных ко мне.
– Вы, я вижу, тоже очень дружите, - движением поднятого бокала он соединил нас,-и я вижу, что это чистая дружба, поэтому я хочу выпить и за Нину, как твоего друга, и чтобы она знала, что может на нас, твоих друзей, всегда рассчитывать и в хорошую, и в самую трудную минуту своей жизни.
Нину очень тронули слова Алика, она предложила мне привести его к нам послезавтра на ужин.
Это предложение, несомненно, было лишним, учитывая публику, которая должна была в этот день у них собраться, но отклонить eгo при Алике было не очень удобно, он мог решить, что я стесняюсь своих друзей. Хотя робкую попытку я все же сделал:
– А это удобно?
– Конечно,-удивилась Нина.
– Попоешь немного. Гитару только не забудь.
– А кто будет?
– Я же тебе говорила.
– Вот почему я и считаю, что не очень удобно, если мы придем...
– Ерунда. Они очень неплохие ребята, я их всех хорошо знаю, будет весело...- Она повернулась к Алику:- Муж получил новую кафедру и решил собрать сотрудников по этому поводу. Отличные ребята...
– Я ничего против не имею, но поскольку мы с Аликом никого не знаем... сделал я еще одну попытку.