Структура момента
Шрифт:
– Придется отправить вас в больницу, - припугнул я, чтобы он хоть немного поел; две недели его все уговаривали - и врач, и соседи, и я - лечь в больницу, но он наотрез отказывался: какой-то мистический страх у него был перед больницей, может быть, потому, что за всю жизнь он ни разу в нее не попадал.
– Если возьмут в больницу, значит, надежда еще есть, - прикрыв глаза, вдруг сказал старик.
– Безнадежных они не берут...
– Перестаньте говорить глупости. Через месяц вы бегать будете.
Он промолчал.
– Только есть надо побольше...
Несколько ложек каши все же удалось впихнуть. Проглотив ee, он принял окончательное решение:
– Пусть меня отвезут в больницу. Я согласен...
– Я сам вас отвезу после работы.
– Только дай слово, если я...
– он не решился произнести это слово, - если что-то со мной случится, переправишь меня в Баку.
– Опять начинаете?
– Я сделал вид, что рассердился.
– У вас обыкновенная язва. Небольшое обострение. В больнице, конечно, вас давно бы поставили на ноги.
Приподняв складчатые, как у ящерицы, веки, он вслушивался в каждое слово, пытаясь понять, насколько я искренен с ним.
На работу удалось приехать минут за пять до звонка. Через цех, заваленный штабелями валенок, не задерживаясь, сразу же прошел в технический отдел, зная, что там меня с нетерпением ждут. Голос Вали, не имеющей, как и я, высшего образования и компенсирующей этот недостаток активной общественной деятельностью, был слышен уже в коридоре. Ей обязательно нужно было привлечь на свою сторону мнение масс, но, судя по выражению лиц, массы - два сотрудника технического отдела, в отличие от нас с Валей имеющие высшее образование, - не очень-то поддерживали ее возмущение.
Поздоровавшись, я остался в дверях; Валя сразу же ринулась в бой.
– Ты почему не пришел вчера на репетицию?
– Хорошенькое, почти детское лицо ее раскраснелось, глаза грозно поблескивали, но я-то знал истинную причину столь бурной активности, как, впрочем, и коллеги, следившие за нашим диалогом с чуть заметными (на тот случай, если она обратится к ним за поддержкой) улыбками.
– Не смог.
– И в субботу в Звенигород тоже не сможешь поехать?
– Еще не знаю. До субботы надо дожить.
– Вся фабрика почему-то знает, все до одного едут, а ты, как всегда, ничего про себя не знаешь.
– Да,- согласился я.
– Такая уж у меня жизнь - полная неожиданностей. Не могу я за неделю вперед знать, поеду отдыхать с вами в Звенигород или не удастся...
Понимая, что я догадываюсь об истинной причине такой ее заинтересованности в моем участии в культмассовых мероприятиях, она рассердилась еще больше, пытаясь доказать всем, и себе в том числе, что ею движут лишь общественные интересы.
– Ну ладно, Звенигород - это твое личное дело. Если у тебя другие интересы, - это слово она язвительно подчеркнула, - можешь не ехать с нами... Но на репетиции изволь ходить...
Я подошел к ней и ласково обнял за плечи; несколько раз, не очень уверенно дернувшись в сторону, она притихла.
– Ну что ты сердишься?!
– Я ощущал к ней в этот момент почти родительские чувства, а ведь был старше всего лет на восемь, не больше.
– Ты же знаешь, что я спою, когда надо будет, без всяких репетиций.
– Послезавтра вечер, а ты даже костюм не примерил.
– Примерю. Сегодня обязательно примерю. И в Звенигород с удовольствием поеду. Если получится...
Возмущенно фыркнув, она все же сбросила с плеча мою руку.
– В том-то и дело - если получится... Ты не распоряжаешься собственной жизнью.
– А это уж мое личное дело.
– Я продолжал улыбаться, но слова ее начали меня сердить.
– Никто в твои личные дела не вмешивается.
– Она сбавила тон, и теперь в том, что говорила, ощущалась искренняя горечь.
– Но мы вместе работаем, и если мы видим, что у кого-то из нас какие-то трудности, должны помогать друг другу.
– Какие трудности?
– удивился я и оглянулся на инженеров, но они почему-то отвели глаза.
– Что за чушь?!
Они, как и многие на фабрике, конечно, знали о существовании Нины, но я не предполагал, что наши отношения рассматриваются как некая сложность в моей жизни, которую необходимо общими усилиями преодолеть.
– Конечно, если ты считаешь, что у тебя все нормально, - Валя устало опустилась на стул, - то говорить не о чем. Но то, что мы знаем...
– А что вы, собственно, знаете?!
– Тут я окончательно разозлился.
– И кто тебе дал право лезть в мои дела? У меня все прекрасно! Я делаю то, что хочется. И никакая помощь мне не нужна. Я сам могу помочь кому угодно!
Тут очень кстати зазвонил телефон: добавить еще что-то к тому, что я уже сказал, было трудно, но еще трудней было уйти без предлога.
– Тебя к директору.
– Валя повесила трубку и уткнулась в лежащие перед ней бумажки.
Неужели желание коллектива навести порядок в моей личной жизни достигло такого накала, что даже директора к этому подключили? По поведению секретарши что-либо определить (обычно она была в курсе всех директорских дел) не удалось. Сам шеф был человеком абсолютно непроницаемым и с одним и тем же выражением лица объявлял выговоры и благодарности: сказывалась тридцатилетняя служба в армии.
Впрочем, чуть придя в себя после Валиных наскоков, я и сам догадался, чем обязан столь высокому вниманию.
– Нy, принёс?
– спросил он, жестом пригласив сесть.
– Что?
– Я решил потянуть время.
– Справку...
– Какую справку?
– Из института.
– Из института?
– Да... Ты что, забыл? Или опять врешь?
Я врал, конечно, но ему никто не давал права говорить мне такие вещи, и поэтому я обиделся. Не очень, конечно, но так, чтобы он почувствовал.