Струны
Шрифт:
– Ох и задачку ты подкинул моей душе, старый бес… Я давно мог быть на покое. А ты все не даешь мне уйти.
– Ты единственный, кому я могу доверять в этом мире.
– Мире… мы в петле. И ты эту петлю создал. Ты уверен, что он сможет после нее жить в текущем времени?
– Просто помоги ему вырасти. Помоги окрепнуть.
– Ты знаешь, в прошлый раз мне так и не удалось вырастить стоящего воина.
– Ты вырастил счастливого человека, это важней. А он и не должен стать воином.
– Но он должен будет стать убийцей.
– Убивать таких, как
– Меня всегда поражала твоя тяга к саморазрушению… Уходи отсюда, друг мой. Уходи из этой петли. Я знаю, что ты расширяешь ее на свой мир, но не приходи сюда слишком часто. У меня начинает двоиться в глазах.
Раздалась тихая, грустная усмешка.
– Я совершенно один, Эдриен. Прости мне эту слабость.
– Он – твое искупление. Но не пытайся верить в то, что он не повторит твоих ошибок. Что предначертано…
– …можно изменить.
– Ты уже вмешивался во время. Хватит, Лукас. Хватит. Ты не должен был делать то, что сделал с Дугласом. Он станет инструментом твоего раскаяния и попыткой искупить грехи. Он этого не заслужил. Ты взял на себя слишком многое. И за это тебе придется заплатить.
– Я знаю, Эдриен. Но не все ли равно.
Старик ничего не сказал. Он понимал, что с этим существом он спорить не сможет. Равно как никогда не сможет понять его, как бы долго они ни жили бок о бок.
Возле хижины прокатился легкий порыв ветра, получше укрывший мальчишку. Эдриен понял: они снова остались одни.
Дуглас проснулся от тяжелого ощущения, что на него смотрят. Голова была тяжелая, как если бы накануне он вспомнил бурную молодость, которой у него никогда не было. Мужчина помнил, что такое похмелье, лишь когда пытался оправиться после своей глубокой депрессии. Состояние сродни тому настигло его и сейчас. В виски стреляло, и при первом прикосновении света к зрачкам на них надавило еще сильней. Дуглас тут же зажмурился, глухо простонав. Откинув одеяло, он попытался сесть и тут же понял, что его ноги чем-то придавило. Через силу разомкнув веки, он тут же увидел перед собой белоснежное пятно.
– Это что… последствия твоей сиренской магии? – спросил он глухо. Луна коротко кивнула, видимо, не испытывая ни малейшего намека на угрызения совести. Дуглас слышал о подобном: вызывая сильнейшие эмоции и очаровывая, сирены отбирают силы, высасывают энергию. «Так вот, почему я вчера так устал…»
– Который час? – спросил он, прекрасно понимая, что едва ли Луна ему ответит. Мужчина протянул руку к часам и посмотрел на них.
– Что… какого?
Мужчина резко откинул одеяло, Луна тут же отскочила в сторону.
– У меня занятие через десять минут! Черт возьми!..
Дуглас метнулся в спальню, быстро переоделся, на ходу говоря:
– Луна, еда в холодильнике, поешь, у меня нет времени!
Схватив сумку, в которой лежали учебник с тетрадями, мужчина уже на бегу надел очки, накинул пальто и выскочил за дверь, захлопнув ее.
Если в первые несколько секунд он не поверил своим глазам, увидев время, то по мере того, как он несся к школе, осознание
– Доброе утро, ключ от 102, пожалуйста.
Он чудовищно запыхался, просьба прозвучала сбито и невнятно, но вахтер его поняла и протянула ему ключ. Бросив короткое «спасибо», Дуглас быстро направился к кабинету. Возле того уже столпились ученики.
– Смотрите!
– Профессор пришел!
– Да-да, извините, задержался, – натянув на себя улыбку и пытаясь восстановить дыхание, произнес мужчина. Он открыл кабинет, первым зашел, хотя обычно сначала запускал учеников, и тут же направился к учительскому столу.
– Так, раз сегодня я перед вами так виноват, начнем с сочинения, а не проверки домашнего задания. Расскажите про ваш любимый древнегреческий миф. Самое интересное сочинение повесим на доску!
Как ни странно, эти дети обожали сочинения, хотя обычно ученики их возраста ненавидели писанину. Во многом такая любовь к письму была заслугой Дугласа. На других занятиях ученики едва ли так легко соглашались. Верней, едва ли писали с таким энтузиазмом. Когда дети принялись за сочинения, Дуглас вышел в лаборантскую. Там он снял пальто, пиджак, оставшись в одной рубашке, отметив, что ее нужно немного подштопать – вылезли нитки шва. Закатав рукава, мужчина подошел к небольшой раковине, открыл кран, набрал в ладони воды и умылся, чуть смочив волосы, торчавшие во все стороны после утреннего бега. Когда влажная прохлада освежила голову, мужчина обхватил раковину руками и ссутулился, тяжело вздохнув.
Едва ли он сможет отвертеться, когда его вызовут за опоздание. Дуглас дорожил этой работой и не хотел ее терять. Он не представлял, что будет делать без нее. Увы, ему до сих пор не простили то, как он повел себя после смерти жены и сына. На словах люди готовы были все понять, принять и простить. На деле это было совершенно не так. Голова все еще болела, выглядел мужчина скверно. Из-за отсутствия завтрака в животе неприятно ныло от голода. Дуглас вздохнул, надел пиджак и вернулся в класс. Снова улыбаясь детям.
После занятия, как он и предполагал, его позвал к себе директор. Это был мужчина примерно его возраста, только более седой. Он занял директорское кресло после того, как Дугласа отстранили от должности. Каждый раз было как минимум странно заходить в этот кабинет, который когда-то принадлежал ему. Во времена Дугласа шкафы были полны книг по истории, томами сочинений философов и трудов по мифологии, а на столе стояли фотографии семьи. Теперь же в кабинете царила атмосфера точных наук. Физика и математика, труды по геометрии, металлические модули. Оттенок кабинета изменился.