Студент 3
Шрифт:
— Во-первых, — с усилием вымолвила Люба, — я хотела, чтобы ты на меня не обижался…
— Ну что ты! Мы же обо всем договорились, так? Никакой романтики, так, спортивный тренажер… — ответил я, улыбаясь.
Она кивнула с каким-то отсутствующим выражением лица, и я ощутил, что в ней идет душевное борение не меньшее, чем в Лене, правда в каком-то ином ракурсе, мне еще не понятном.
— Это во-первых, — я вновь улыбнулся. — А во-вторых?
Люба как будто не услышала моего вопроса. Она смотрела мне куда-то в
— Во-вторых… — наконец, произнесла она. — Во-вторых, подойди ко мне.
Хм! Слегка недоумевая, я шагнул вперед. Она тоже. Взгляд изменился.
Вдруг она бросилась ко мне обхватила за шею так сильно, что я поперхнулся. Обхватила, прижалась ко мне — по причине раздолбайства она, конечно, была без лифчика, и я ощутил чудесную упругость молодой груди, вообще всего ее сильного, подтянутого тела. И бархатная душистая щечка припала к моей щеке, и я ощутил на ней нежнейший поцелуй… И Люба внезапно разрыдалась — от напора спутанных чувств, порвавших душевную защиту.
Я ласково погладил ее по голове, хотел сказать…
Но она вдруг стиснула меня еще сильнее:
— Не говори! Ничего не говори. Просто не надо ничего говорить!.. Нет! Нет! Ни единого слова.
И уткнулась лицом мне в шею, всхлипывая, прерывисто дыша, и я чувствовал, как теплые слезы капают мне за воротник.
Я легонько потрепал ее по спине:
— Ну, Люба…
— Молчи! Только молчи! — плачущей скороговоркой.
Я замолчал, не переставая дивиться бабьим чудесам. Но, видать, это изумление навсегда. На всю жизнь.
Грубоватые Любины ладошки гладили меня по затылку, плечам, спине — и все это молча, разве что дыхание девушки было все еще сбитым, точно она промчалась сто-двести метров во всю мочь. Из коридорной дали какие-то звуки долетали ка нам: хлопки дверей, голоса, даже смех — но заглянуть в кухню и застигнуть нас в самых сложных перепутьях чувств никто не догадался. И слава Богу, конечно.
Наконец, Люба оторвалась. Глаза красные, нос распухший…
— Ну и физия у меня, наверное, — слабо усмехнулась она.
— Это не беда, — постарался я ее утешить.
Она отошла к раковине, тщательно ополоснула лицо. Не утаив истины, придется сказать, что гитаристка старательно высморкалась, после чего умылась еще раз.
— Да, — повторила она за мной. — Это не беда. Это жизнь. Нормальная человеческая жизнь. Судьба!
Ну и бабы у меня! Философ на философе.
— Вот так, Вась, — заключила она. — Надеюсь, ты все понял без слов.
— Конечно.
— Ну и отлично. А я боялась, если сейчас начнем говорить, да хныкать, да сопли размазывать… А у нас вон как. Молодцы мы с тобой. Ответственно подошли к вопросу.
—
Мне упорно лезли в память слова одной из песен, исполняемых Лаймой Вайкуле: «Не промолвив даже слова, ты все сказал…» — но я не промолвил и их, чтобы не пускаться в ненужные объяснения. Хотя, конечно, мало ли где я мог слышать это! Уж во всяком случае не от двадцатичетырехлетней симпатичной девушки из Латвии, которая сейчас поет и скачет по курортным крымским кабакам в составе полупрофессиональной труппы…
Я мельком улыбнулся этому.
— Да. Будем считать, что объяснение закончено, вопрос закрыт. Пошли по домам?
— Идем, — улыбнулась и она.
И мы пошли. Но напоследок все же она схватила правой рукой мою левую ладонь, неловко, но крепко стиснула ее — уже на окончательное прощание, на закрытие того, что между нами было, и о чем не суждено узнать никому, абсолютно никому из четырех с лишним миллиардов человек, населяющих нашу планету в 1978 году…
Вот и еще часть моей жизни стала прошлым.
С такими мыслями, немного удивляясь и усмехаясь житейским поворотам, перепутьям, я поднялся на четвертый этаж, где, не дойдя до нашей комнаты, встретил Сашу.
— Ну вот, — после приветствия воскликнул он с подъемом, — наконец-то! Завтра химия, теперь, будем считать, расписание встало на рельсы. Поехали!..
Вот, значит, как. Ладно, посмотрим. Я ощутил в себе заводную смесь азарта и тревоги. Как говорится, сюжет близок к развязке!
Лекцию по химии поставили нам первой парой. К началу ее народ исправно подтянулся, по обрывкам разговоров я понял, что многие с нетерпением ждут профессора. Наслышаны о нем. Звезда института, можно сказать!
Появилась Лена, беглым взглядом нашла меня, на прелестном личике мелькнула счастливая улыбка. Все в порядке, мол, на месте. Можно не тревожиться!..
Беззубцев появился в аудитории с опозданием на полторы минуты — видимо, он считал это важным синтезом точности и профессорского назидания. Дескать мне позволено чуть-чуть опоздать. А вам нет… А может, все это и чушь, просто я так себя настроил, а дело куда проще: опоздал и опоздал. Без подтекста.
Во всяком случае, появился он в дверях лощеный, с победоносной улыбкой, явно рисуясь изысканным джентльменством. Сноб из снобов!
Он был в дорогой темно-серой тройке, безупречно дополненной пижонскими аксессуарами: белоснежной рубашкой, синим галстуком, золотыми часами и очками… Ну и разумеется, роскошный кожаный портфель, до матового блеска начищенные туфли. И легко-ироничное выражение лица, присущее светскому интеллектуалу.
— До-оброе утро!.. — произнес он, чуть растягивая гласные.
Пауза. Профессор обвел взглядом притихшую аудиторию. Мне, естественно, сразу же померещилось, будто он хочет отыскать меня… хотя ровно ничего об этом не говорило. И не сказало.