Студент 3
Шрифт:
Андрей Степанович малость подзапутался в синтаксисе, но это несущественно.
— Ясно, — сказал я. — То есть, переводя на человеческий язык… Семенова приняла некое органическое вещество, от которого ее хватил инсульт. Хафиз!
— Да?
— Вопрос к тебе, как спецу по медицинской химии. Этот самый наш препарат, он по составу мог спровоцировать инсульт?
— Безусловно! — категорически заявил секретарь. — Вообще, любой галлюциноген изменяет характер кровообращения мозга… и тут все непредсказуемо. Этот препарат, судя по всему, является исключительно сильным… Ты что, Ушаков?
Он сказал это с юморком, но Витьке было не до шуток.
— Я… начал он и прервался, как будто во рту у него пересохло.
— Что? — слегка подстегнул его и Столбов.
— Я должен сказать… должен признать…
По лицу Хафиза я вдруг понял — он угадал, отчего Витек так мучительно топчется на месте.
— Подожди-ка, товарищ Ушаков… — негромко и с особой интонацией произнес он. — Ты хочешь сказать, что отведал этого препарата?
Витек виновато кивнул. Андрей Степанович воззрился на него так, что вроде бы и позабыл про записную книжку. Впрочем, она у него оставалась в руке.
— Здорово… — медленно вымолвил Хафиз. — Ох, Ушаков, ты у меня тоже… человек-сюрприз. Вроде Королевой! Та чудо чудное, диво дивное, теперь еще одного принесло.
— Товарищи, — пробормотал Витек, — ну это один раз случилось, больше не повторится… Так уж получилось.
— Рассказывай, — потребовал Хафиз. — Как так получилось.
Еще чуть помявшись, Витька честно и подробно изложил историю своего грехопадения с Зинаидой Дмитриевной. Завершил повесть словами:
— И это… я хотел бы, конечно, чтобы это осталось между нами.
— Чем дальше в лес, тем больше дров, — вынес резюме Андрей Степанович.
— Нет, — быстро ответил Витек. — Нет, честное слово… Мы вон и с Василием уже это дело обсудили… Да, некрасиво получилось, но все, больше нет!
Помолчали. Секретарь с редактором мгновенно переглянулись.
— Ну хорошо, — сказал Хафиз. — Оставим моральные темы. Перейдем к техническим. Опиши-ка еще раз свои ощущения.
Я мысленно чертыхнулся, слушая Витькин рассказ уже в который раз. Хотя понимал, что это необходимо.
Хафиз и хмурился и ухмылялся, видимо, находя в повествовании подтверждения своим мыслям. Так он и сказал, когда Витек закончил:
— Ну да, где-то так и должно быть. Если исходить из химсостава… все верно, реакция именно такая и должна быть. Андрей Степаныч! Думаю, мы вправе смотреть на вас как на юриста?
— Ну уж! Громко сказано…
Андрей Степаныч вроде бы пробормотал это самокритично, но заметно было, что ему приятно производство в звание юриста.
— Тем не менее, — напористо продолжал Хафиз. — Мы-то, — он повел рукой, разумея нас, химиков, — совсем не в том жанре! Отсюда вопрос: между официальными материалами и нашими домыслами есть надежная зацепка?
Комсомольский секретарь мыслил практично. То есть, все как будто подтверждало нашу концепцию: профессор Беззубцев втайне разработал сильнейший психотропный препарат, нацеленный на обострение сексуального возбуждения и имеющий невыясненные побочные эффекты. Опробовал на любовнице — побочка сыграла так убойно, что цветущая полная сил женщина хватанула инсульт. Отчего и сам экспериментатор пересрался, трусливо сдристнул с места происшествия…
Все это было резонно, но совершенно голословно. Вот Хафиз и спросил Столбова — а можно ли все это юридически связать с имеющимися фактами. При этом, скорее всего, заранее зная ответ…
Андрей Степанович весомо покачал головой:
— Ну, скажем, не такой уж я юрист… Но из того, что вижу — нет, не притянешь тут одно к другому. Да, можно придраться, что они с Семеновой были любовниками. Но это не уголовное преступление. А доказать, что он был у нее на квартире в ту ночь… нет, на основании имеющихся данных это невозможно. И тем более, — тут он кивнул в мою сторону, — Родионов все правильно рассудил: больничный лист у него открыт за сутки до смерти Семеновой.
— Врача бы этого тряхнуть… — сумрачно пробормотал Хафиз.
— Да ведь и тут не подкопаешься, — вздохнул Столбов. — Как докажешь? Пришел человек с симптомами болезни, острое респираторное чего-то там… простуда, проще говоря. Врач обязан выписать бюллетень. Точка!
— И связь с Жирковым тоже не докажешь, — полуутвердительно сказал я.
— Конечно, нет, — с удовольствием подчеркнул редактор. — Какая такая связь? Знать не знаю я вашего Жиркова… То есть, знать-то, конечно, знаю, да. Это сын моего давнего коллеги. Но и все на этом!
— А если нажать? — осторожно предположил я. — Не на Беззубцева, так на Жиркова.
— А какие основания? — Столбов горько усмехнулся. — Его фарцовка? А это поди-ка подтверди. Если с поличным не накрыть, то с него взятки гладки. А его, подозреваю, не больно-то накроешь… Не-ет, тут надо еще подумать! И я думаю! Публику эту мы возьмем за причинное место, не сомневайтесь. Но надо сильно постараться. Оч-чень сильно!
Он вроде бы еще хотел сказать что-то, но Хафиз перебил:
— Прошу прощения! Андрей Степаныч, а вы ведь наверняка всех этих просчитали… покупателей, я имею в виду. Пятерку страждущих! Кто они такие?
— Естественно, — произнес Андрей Степанович с эффектом. — Ну, скажем, не я, а компетентные товарищи… но результат у меня есть, вот он. Можете узнать.
Мне было не очень интересно это узнавать, поскольку я и так предполагал, какой примерно может быть круг знакомств Кайзера, а от точного знания большого толка не видел… Но есть, так есть.
Столбов развернул свой незаменимый блокнот на другой странице.
— Та-ак… Ага, вот. Ну, слушайте…
Про пролетария Гришу слушать особо нечего было: действительно автомеханик очень высокого класса, слава о нем чуть ли не по всему городу, и деньги льются дождем… Зинаида Дмитриевна оказалась товароведом плодоовощной базы — эта до крайности прозаическая профессия в СССР слыла престижной, давая доступ к возможностям легально комбинировать с распределением овощей и фруктов, следовательно, калымить не по-детски. Зинаида Дмитриевна, насколько я сумел составить о ней мнение, будучи в торгово-снабженческой системе не ахти какой шишкой, умела проворачивать дела, не отсвечивая, живя скромно и копя денежки. Сколько их неучтенных у нее — даже подумать сложно…