Студент 3
Шрифт:
При этих словах лицо Музафина изменилось совсем другой, сардонической улыбкой:
— Ну, теперь понятно!..
И он пояснил: над этим онколекарством Беззубцев работает уже много лет. Результаты неоднозначные. Вроде бы эффект и есть… Но черт его знает! Уверенно говорить об устойчивых позитивных результатах не приходится. До полноценных клинических испытаний дело еще не дошло, а лабораторные — так, спотыкаясь, позволяют говорить о каких-то незначительных успехах. Тем не менее, перспективы здесь бесспорные — талантливый биохимик
— Здесь ведь, понимаете, какое дело… Важно первым вбросить идею. А знатоки оценят перспективы. Он кое-что публиковал на эту тему, но очень осторожно, только чтобы приортитет застолбить на всякий случай. Чтобы если что, как козырем шваркнуть: а вот у меня есть публикация!.. И все, утритесь. Но сути он там не раскрывал.
Вот эту самую суть профессор придержал до конференции в Будапеште-Вене. И уж понятно, что отправиться туда он не смог бы без поддержки ректора. Тот ни разу не химик, но первоклассный ученый, и прекрасно понимает тонкости раскладов в научном мире. И «пробил» Беззубцеву эту командировку. Каких усилий оно стоило — вряд ли даже представишь. Все это не афишировалось, как говориться, от слова «совсем»… И в конце концов было сделано. Все комиссии пройдены, все подписи собраны.
— Да, — сказал Столбов. — И теперь представляете, чем это может обернуться?..
Мы дружно кивнули. Чего же тут не представлять! Официально профессор едет представлять одну разработку. Но фактически планирует, сбежав в Австрию, предъявить миру сенсацию в сто раз более сокрушительную: свой «секс-взрыв». Скандал для первых газетных полос! Шок! И уж, разумеется, перебежчик будет изо всех сил поливать грязью Советский Союз и всю советскую жизнь, вещая, что наконец-то он вырвался в «свободный мир», о чем мечтал долгие годы, живя под коммунистическим гнетом…
Такую приблизительно картину Андрей Степанович нарисовал кураторам. Те переглянулись и помрачнели.
— Ну их можно понять… — веско пояснил редактор.
Вся эта версия основана на допущениях. Для нас веских, но формально совершенно бездоказательных. Абсолютно. Одни только умозрения. Факт — наличие вещества, распространяемого Жирковым. Все! Других нет.
Столбов так разволновался, что в этот момент ненужно достал блокнот, раскрыл, захлопнул вновь и сунул обратно в пиджак.
— Вы представляете, чем это пахнет?!
Я догадывался, но все же хотелось бы услышать объяснения. Впрочем, Андрей Степанович тут же все изложил сам.
Кураторы честно сказали ему так: за Беззубцева уже вписались уважаемые люди из высших сфер. На уровне Обкома КПСС. Характеристики, рекомендации, визы «не возражаю» — все это есть. Сейчас подымать волну домыслов: дескать, Беззубцев гад, козел, иуда… Ну, собственно, это значит, гнать волну на уважаемых. Выставить их слепыми мудаками, по глупости расписавшими иуду золотыми да серебряными красками.
— Представляете, что может
Мы представляли. Но я мысленно заглянул и дальше:
— Погодите! Так смотрите, что получается: он с прекрасными характеристиками едет в Вену, сдается австрийским властям — и эти уважаемые люди становятся крайними?..
Столбов длинно и тяжело вздохнул — так бывает, когда человеку предстоит растолковывать неприятные вещи. Андрею Степанычу явно было неохота вытаскивать на свет Божий тайны советской властной системы… ну да что же делать.
— Тут ведь какая закавыка…
И запинаясь, со скрипом поведал о закавыке. Конечно, если вдруг Беззубцев дернет в невозвращенцы, да еще и обгадит СССР, то неприятности у чиновников будут. Но, владея аппаратными технологиями, они себя прикроют. А крайним найдут какого-нибудь стрелочника. Скорее всего ректора. Вот он реально рискует в данной ситуации. Вот его неприятности могут стать критичными. Как говорится, всех собак повесят…
Хафиз, уже искушенный в этих самых аппаратных делах, заметно помрачнел.
— Да-а… — протянул он. — Вполне возможная вещь… Жаль будет, если так! Ректор наш — он, конечно, мужик непростой, но с ним можно жить. Главное, он настоящий ученый, профессионал. Понимает, что такое наука, как строить научную работу. А снимут его, пришлют какого-нибудь сундука, наплачемся с ним.
Столбов кивнул, подтверждая.
— Вот. Ну и ребята мои, они так и сказали: извиняй, мол, Степаныч, мы с этим к начальству не полезем. Случись что, нас же крайними и сделают. Поэтому, считай, что ты нам этого пока не говорил. Пока!
Андрей Степанович подчеркнул голосом это «пока». Не знаю, как Витек, а я его прекрасно понял.
Кураторы намекнули редактору: Степаныч, работай на свой страх и риск. Все сам! Если сможешь подтвердить противоправные действия Беззубцева — вот тут мы впишемся в игру. Поможем тебе. И себе, разумеется. В этом случае мы да, сможем сорвать банк. Как говорится, ничего личного, только служба.
Андрей Степанович посмотрел на меня очень выразительно. Хафиз уловил этот взор, тоже скосился в мою сторону и незаметно подмигнул: не робей!
Естественно, оба взглянули на меня, а не на Витьку, справедливо считая Василия Родионова интеллектуальным мотором в данной связке. Я и приосанился, чувствуя себя мобилизованным и призванным, по словам товарища Маяковского.
— Так, — промолвил я со значением. — Значит, нам нужно провести оперативную комбинацию?
Редактор выдержал паузу, прежде чем многозначительно сказать:
— Возможно. Возможно…
— Какую?
Товарищ Столбов помрачнел. Понятно — он и сам не знал, какую комбинацию надо замутить, чтобы гарантированно выйти на Беззубцева. То есть, чтобы доказать причастность последнего к реализации наркотика… Ну уж, будем называть вещи своими именами!