Стук тыгдымского коня
Шрифт:
Только золотых мне не хватало - промелькнуло в голове. Один из молодых людей, наряженный в малиновый пиджак, и обладающий
необычайной широты толстой мордой, не спеша подошел к Никитиному букету. Букет был поставлен в центр стола, но если раньше
он казался студенту шикарным , то теперь на фоне стоящих вокруг охапок, три цветка смотрелись бледно. Толстомордый вытянул
один цветок, понюхал его, и, брезгливо сморщившись, уронил обратно. Девчонки одобрительно хохотнули. Уханову захотелось провалиться сквозь землю. Наконец все расселись
– Вам что-нибудь положить?
– обратился он к соседке, пытаясь наладить хоть какой-нибудь контакт.
– Петя, - демонстративно отвернулась к толстомордому девушка.
– Положи мне вон того красивого салатика.
– Ну и чудо ты притащила, - съязвил и открывавший ему дверь парень.
Уханов растерянно посмотрел на Оксану. Он абсолютно не знал, как себя вести, но девушка лишь улыбалась, странно поблескивая глазами. Слово взял позолоченные очки, оказавшийся Эдиком. Никита, до которого шампанское так и не дошло, чтобы не сидеть с пустым фужером, налил в него водки.
– О, боже!
– вздохнула соседка.
– Он еще и алкоголик.
Уханов подавился, водка, обжигая слизистую пошла носом. Ситуация все больше и больше раздражала его. Пока поднимали тосты, он опустошил тарелку с котлетами, допил свой фужер до дна, и, придвинув оливье, окончательно разозлился. Внимание его привлек Петя. Тряся щеками, он восхищался руками соседки.
– Такие они маленькие. Милые. Изящные.
– И не говори. Я тоже потрясен их практичностью, - вклинился Никита.
– Всегда хотел такие тонкие и кривые пальцы. В носу ковырять удобно. Так! Дамы и господа, у меня тост! Что я хочу сказать про именинницу. Дохрена чего. Но вы все сказали. Поэтому я просто присоединяюсь и целую чресла и ланиты. Ну, и че там еще у теток растет романтишное?
Тоже целую. Но! Тут ни слова о друзьях, а это плохо. Это печально. Они клевенькие и лапульки. Эдик элегантен, несмотря на имя, рыжая - грациозна и вызывающе не носит грудь, эта... тонкокрылая... смешная супер. Кто еще? Петя! Петю я сразу полюбил. У меня батя свиней разводит. Там одна свиномамка, Рожей зовут. Ну вылитый он. Бля-я. Такая ностальжи. Петя, давай на брудершафт? Зря не хочешь. Я нежный. А теперь пестня. Тонкокрылая, давай твою любимую. Эту.
"А ты сказал мне - это ла-андыши,
Но ты меня не-е проведешь.
Ведь член на ла-андыш не похож".
– Короче, пьем до дна.
Никита крякнув выпил, и сел на место, жмурясь и заедая салатом.
– Оксана, ты меня поражаешь, - склонился Эдик над девушкой.
– Ты такая необыкновенная, и вдруг это. Посмотри на него. Это же...
Что это же... Оксана так и не узнала. Никита зачерпнул полную ложку оливье, и ловко выстрелил Эдику в очки.
– Братан, - вскочил он с места.
– Извини, братан. Я нечаянно. Представляешь, Ксю? Я, короч, его в рот, а оно ка-ак выскочит. Я все исправлю.
Он схватил со стола салфетку, и упоенно принялся растирать салат по лицу оторопевшей жертвы. Бокал с вином опрокинулся, и между ног у Эдика расплылось мокрое пятно.
– Да убери ты руки. Идиот, - голос несчастного сорвался на визг, и он, отпихнув Уханова, умчался в ванную.
– Вот, блин, какая фигня, - сообщил Никита.- Я печалюсь чо. Тонкорукая, хватит меня за яйца трогать. Мне неловко и так.
– Я не трогала!
– покраснев, выдохнула соседка.
– Ну, если гладить, это не трогать, то нет, так нет. Пойду я покурю. Одни расстройства с вами.
На балконе Никита жадно закурил. Повеселился, пора и честь знать, подумал он, и, стянув носки, выкинул их в форточку. Неловко как-то отбиваться в дырявых, заколотых булавкой, носках, а в том, что его все хотят побить, он не сомневался. К нему присоединился мокрый Эдик в запотевающих очках.
– Нажрался. Веди себя прилично, - сходу выпалил он претензию.
– У тебя есть три секунды, чтобы свалить. Иначе я за последствия не ручаюсь.
– За три не успею, - Уханов выкинул окурок, и зажал собеседнику пальцами нос.
– На чужом празднике веди себя прилично, - он сжимал пальцы сильнее и сильнее, чувствуя как по ним потекла влага.
– Чужих гостей не обижай. Держи язык за зубами, а глаза долу. Уф. Это на память тебе.
Нос Эдика распух и засиял лиловым. Зажав его руками, он пулей вылетел наружу. Громко хлопнула входная дверь. Никита вышел на кухню и вытер пальцы о занавеску. Он решил уйти по-английски, но ему перегородили дорогу.
– Где Эдик?
– процедила рыжая, и, перехватив взгляд, прикрыла груди рукой.
– На кухню сиськи могла бы и прихватить, -заметил Уханов.
– А Эдик ушел. Он вдруг вспомнил про одну важную штуку.
– Какую еще штуку?
– У него проблемы... с дыханием. Они никак не попадают в такт.
– А не обнаглели ли Вы, молодой человек?
– белобрысый, до сих пор в происходящем не участвующий, взял слово, украдкой поглядывая на реакцию рыжей.
– Немного. Но это же не повод меня бить. Сиськи у рыжей больше не станут.
– Немедленно извинись! А потом пошел вон!
– белобрысый принял стойку каратиста, плавно рассекая воздух ребром ладони.
– Предупреждаю. Я с пяти лет занимаюсь таэквондо.
– Ужас какой. Как ты с этим живешь, - Никита резко снял со стены половник, и гулко стукнул им каратиста по лбу. Не ожидавший такого поворота, белобрысый шмякнулся на задницу, потрясенно тряся головой.
– Кто еще? Ты?
– Уханов замахнулся на Петю. Тот инстинктивно вжал в голову плечи, и прикрыл ее руками.
– Блин, тебя не могу. Ну вылитый Рожа. Как родной мне. Рыжая, да не переживай ты так. Нормально у тебя все. Эт я так. Каратиста подраконить. Во-от. В нечестном бою вам меня не победить, и поэтому последнему, кто покинет квартиру, я закручу яйца так, что он будет порхать, как детский вертолетик.