Стук тыгдымского коня
Шрифт:
– Живой? На, накати, - Кощей протянул граненый стакан.
– Не хочу. Настроения нет.
– Надо. Стресс снять.
– Ну честно, не хочу.
– А на брудершафт?
– одна из девушек подошла к Уханову, и, едва касаясь, провела по щеке.
– А с двумя?
– подошла вторая.
– Лучше выпей, - оскаблился Кощей.
– Не отстанут.
"Прямо, как дохлый викинг, - подумал Никита и взял стакан.
– Бухло и валькирии. Только не так я это себе представлял".
Гл. 15
Проснулся Никита совершенно
Никита открыл душ, и залез под прохладные струи, вспоминая дорогу домой.
Память услужливо показала картинку:
Он как-то сразу расслабился и опьянел, безвольно сев на край песочницы. Кащей, отсвечивая в свете фонаря большими розовыми ушами, рассказывал, как героически самолично поубивал человек пятьдесят врагов. Остальные, кроме лежавшего на лавочке, в описании подвигов от него не отставали, и только Никита, сжимая руку девушки, рассказывал ей что, левонарезная структура Вселенной - это очень занятная и крутая вещь. Нахлынувшее чувство стыда тут же заглушило боль, а память, словно насмехаясь, показала следующий момент:
Колонка, и его умывают. Он, шатаясь и опираясь на подставленное женское плечо, жалуется, что нечестно, когда на одного по трое, а с ножами это вообще неправильно. "Позо-орник", - обругал себя Уханов, растирая водяные струи по телу. Еще был какой-то бесконечный железный забор, окрашенный синей краской. Но что это был за забор, и почему он не кончался, Никита так и не вспомнил, как ни старался.
За завтраком снова состоялся неприятный разговор с мамой. Окончательно убедив себя, что ее беззащитного сынулю бьют, и скорее всего, бьют наркоманы, она приступила к активному допросу, требуя имена и фамилии негодяев.
– Сынок, не будь трусом. Поделись с мамой. Я найду на них управу, - убеждала она.
– Мам, ну че ты нагнетаешь?
– не выдержал Никита.
– Ребята подрались, а я разнимал. Случайно в глаз заехали. Делов-то. А так я бы сразу тебе все рассказал. Я сам их боюсь. Наркоманов этих. До ужаса.
– А в прошлые выходные тоже ребята? Не надо врать мне.
– В прошлые выходные мы упали на мотоцикле. Я же объяснял.
– Дома будешь сидеть. Я отменяю гульки твои ночные.
– Мам, ну вот че ты? Днем-то можно хоть. Я Сашке обещал помочь с загоном для поросят.
– Днем иди. И не стыдно тебе с рожей-то такой в добрые люди.
Оставшись один, Уханов позвонил Лильке. Девушка разговаривать не захотела. Ладно, потом помирюсь, как остынет, -
Отец давно перестроил доставшееся ему в наследство хозяйство. Обложил кирпичом и расширил дом, построил новенькую баню, гараж, и только сарай оставался нетронутым, выделяясь серыми от старости бревнами, на фоне новостроя. До середины вросший в землю, он был построен еще прадедом. Внутри было темновато и прохладно, потревоженные пылинки клубились в проникающем через маленькое оконце луче света.
Балка над головой имела множество потемневших от времени зарубок, сделанных топором. Первую зарубку поставил прадед в тысяча девятьсот пятнадцатом году, уходя на Первую Мировую Войну. В тысяча девятьсот девятнадцатом, вернувшись, он сделал еще четыре. По числу проведенных на службе лет. Следующую в тысяча девятьсот тридцать девятом
году оставил уже дед. Вернулся он только в сорок шестом, и добавил еще шесть. Дальше шли три отцовы - Венгрия, и две дядькины - Афганистан. Последней белела зарубка двоюродного брата, ушедшего в армию весной. Вернувшись, он добавит еще одну - Чечня. Никита, в детстве глядя на зарубки прадеда и деда, всегда удивлялся.
Столько лет. Почти столько же, сколько и ему. Целая жизнь. О том, что сам оставит восемь зарубок, вписав в летопись семьи Таджикистан, он еще не догадывался. Уханов чихнул, и пошел к ящикам с ненужным барахлом. Сняв стоявшие сверху, он принялся рыться в своих старых вещах.
– В детство впал?
– съязвила заглянувшая сестренка, увидевшая брата, вертевшего игрушечный автомат.
– Ага. Ты коробку такую черную не видела?
– Нужна она мне.
Дашка исчезла, и вместо нее зашел отец.
– Ты бы лучше, чем херней маяться, картошку прополол.
– Прополю, пап. Прополю, - Никита наконец нашел нужную ему вещь, и, дождавшись пока отец уйдет с выбранной доской, достал из коробки реактивный сигнальный патрон, завернул его в пожелтевшую от времени газету, и отнес к себе в комнату.
– Малявка, пошли картошку полоть, - позвал он сестренку, сидящую у телевизора.
– Щаз-з. Итак все дела на мне, пока ты на учебе прохлаждаешься.
– И какие же такие дела?
Дашка не ответила, сделав вид что внимательно смотрит телепередачу. Усмехнувшись, Никита вышел из дома, и прихватив стоящую у крыльца мотыгу, пошел на огород. Сестра объявилась через двадцать минут.
– Давай, давай, негр. Работай. Солнце еще высоко.
Уханов вытер пот со лба и пристально ее осмотрел.
– Даш, а что это у тебя внизу за нитки болтаются?
– Где?
– сестренка принялась пристально разглядывать подол.
– А это ноги!
– захохотал брат.
– Дурак. Вот расскажу маме, что ты покуриваешь.
– А я тогда скажу, что Чапыгин жених твой.
– Это неправда. Никто не поверит.
– Я Синевой расскажу. Она поверит. А еще скажу, что целовались с ним в лопухах.