Ступени Нострадамуса
Шрифт:
— Протест отклонен, — неожиданно для семьи Ильиных, да многих других объявил председатель. — Обвиняемый Ильин отказался от адвокатов и получает все права защиты, которая может рассматривать любые обстоятельства, касающиеся подзащитного.
— С обвинением я ознакомлен, — невозмутимо продолжал Ильин, — и оцениваю его как судебный подлог, искажающий мои истинные действия и их мотивы, выдаваемые за измену Родине.
— Я протестую, — снова закричал военный прокурор. — Обвиняемый спутал, кто сидит за решеткой, а
— Протест отклонен, — объявил председатель, — продолжайте, обвиняемый Ильин.
— Что за аннигиляция? — забеспокоилась Ильина.
— Видишь ли, мама, — стал объяснять Сергей Александрович. — Это последняя выдумка военных наделить трибунал правом расправы с осужденными в зале суда.
— Как? Прямо здесь? У всех на глазах? — ужаснулась Евдокия Николаевна и побледнела, схватившись за сердце.
— Мама, мама! Что с тобой? — заволновался Сергей. — Валидол нужен! Я сбегаю к Диме, принесу. У них наверняка есть!
И он выбежал в соседнюю квартиру. Вернулся вместе со школьным другом Никодимом, ныне солидным, вальяжным чиновником номенклатурном ранга.
— Вызывай, Сергей, «скорую помощь», — распорядился тот. — А вы, Евдокия Николаевна, голубушка, под язык положите. Мне всегда помогает.
Сергей вернулся понурым, озабоченный.
— «Скорая» не может приехать. Все улицы забиты пикетчиками.
— У матери сердечный приступ, а ты про пикетчиков! — возмутился Никодим. — Придется самому за дело взяться. Знаю одно воробьиное слово. Телефон у Маши в комнате?
— Да, она с ребенком на даче. Хорошо, я к ним не успел уехать.
Через коридор доносился разговор Никодима в повышенных тонах. Вернулся победителем.
— Вот то—то! Добился вылета санитарного вертолета. Врачам вразумил. Согласился эскулап кабинетный спуститься по гибкой лестнице к нам на балкон. А вам, Евдокия Николаевна, пока врач к вам летит, хочу сказать, как человек осведомленный по своему служебному положению, что все это — БАЛАГАН.На некоторых показательных судах двадцатого века порой вместо обвиняемых актеры стояли. Вот так-то.
— Но ведь Владь наш не актер! — возразила Евдокия Николаевна.
— Не ждите ничего, кроме условного приговора, для очистки грязи, налипшей на генеральские мундиры директории. Ну как, валидольчик времен Гиппократа не помог?
— Нет, Дименька, видно, врача надо, — отозвалась больная.
На видеоэкране проходил допрос свидетелей обвинения. Они должны были доказать безусловный вред решений президента о переходе от сжигания топлива к нетрадиционному получению энергии. Свидетели говорили длинно и сложно. Особо подчеркивали непомерные затраты и обострение международных отношений, грозящее мировой войной.
Свидетели защиты признавали вред, наносимый природе от нефтепроводов, дающих течь, или нефтеналивных танкеров, садящихся на мель, загрязняя моря и побережья.
Особенно убедительно звучали слова академика Грушева, говорившего о влиянии «парникового эффекта» из-за скопления углекислоты в верхних слоях атмосферы. Солнечные лучи пропускались ею, а тепловые излучения Земли в космос задерживались, перегревая планету.
С балкона, куда вышли молодые люди, была видна запруженная улица, напоминающая причудливую мозаику из бесчисленных голов.
— Чепуха это все на стадионе. Только для вида, обмана и собственной выгоды генеральской, — убеждал Никодим.
Откуда-то донесся нарастающий треск.
— Вертолет! — победно воскликнул Никодим. — Вот что значит воробьиное слово!
— Нет, друг Дима, это танки. Вызвали-таки их генералы директории. Испугались суда толпы над ними.
Действительно, с балкона было отлично видно, как в плотную массу народа стали втискиваться танки.
— Что это у них на прицепе? — удивился Никодим, поправляя модные очки.
— Вроде полевые кухни, — ответил Сергей. — И по две штуки! Это надо же!
— Такое говорит о многом, — серьезным тоном заключил Никодим.
Народ расступился перед грозными машинами, которые привезли им не разрывающиеся среди них снаряды, а горячую пишу.
На передках походных кухонь гордо восседали солдаты в белых халатах, надетых поверх маскировочных костюмов, в белых поварских колпаках вместо фуражек.
И вскоре пошли в ход солдатские котелки, а люди в толпе, уплетая похлебку, посмеивались:
— Видать, котелки у военных начальников правильно варят, раз они в ответ на генеральский приказ похлебку нам прислали.
— Ешь, ешь! Рассуждают там, в крытом стадионе. Матч заканчивается.
— Каков конец-то будет?
— Это от нас, братцы, зависит! Отсюда к дворцу пойдем, с генералами глаз на глаз поболтаем.
Молодые люди на балконе, конечно, не слышали этих разговоров внизу, но шум вверху услышали, а вскоре увидели и вертолет над крышами домов.
Размах вращающихся крыльев не позволял ему подлететь к балкону одиннадцатого этажа, и он завис над четырнадцатым этажом, сбросив вниз гибкую лестницу. Она оказалась в нескольких метрах от балкона.
— Он не попадет к нам, не попадет, — в отчаянии говорил Никодим.
Из-за поднятого вращающимися крыльями шума его панические слова не были услышаны, а человек в белом халате уже спускался по лестнице.
Сергей жестами давал знать вертолетчику, как ему пододвинуть машину, чтобы конец лестницы пришелся перед их балконом. И делал это, словно помогал крупному грузовику, пятясь встать в нужном месте.
— Прямо моряк с парусника! — восхищался Сергей.
— Видно, клятву Гиппократа давал, настоящий человек, — не слыша друга, похвалил врача и Никодим.