Ступени Нострадамуса
Шрифт:
Вблизи Александра на полном скаку конь уперся передними копытами в землю, пробороздив полосы, и замер, словно врос в нее, телом дрожа и сверкая глазами.
Не касаясь стремян, единым прыжком, царь вскочил в золоченое седло и, вздыбив коня, приказал:
— На крае переднем палаток кладь каменную нанести. Табун пропустить меж палаток, за ними укрыться ползком. А всадников копьями встретить, в грудь раня коней наповал. Нырять воинам смело под стремя, копыт никаких не страшась. Ножом сухожилия резать, чтоб разом на землю свалить.
И, пригнувшись к пенной гриве, царь пустил Буцефала во весь опор.
Военачальники помчались следом, размышляя на ходу:
«Быстрей, чем молния сверкнет, разбит царем план пастухов. Подобного ему стратега нет!»
Мгновенный расчет полководца был верен.
На подступах к лагерю уже показались степные пастухи с факелами на длинных шестах, которыми они гнали табун на скопление палаток.
Обожженные кони бесились, налетали на скачущих впереди, передавая им ужас гонящего их огня.
И живая громада обрушилась на лагерь прославленных воинов.
Как верно предвидел Александр, разрисованные полотняные стены палаток для лошадей были подобны каменной преграде, и, сгрудясь, они устремились меж ними.
Хитер, но наивен был план пастухов, не желавших смириться с властью пришлого эллина. Но был тот опытнее их и хитрее.
Никого не растоптал табун диких коней, просто промчался через лагерь, а конники Александра не хуже пастухов справились с ним, повернув его в лес, где среди деревьев укротился пыл лошадей. И пополнилась тысячами голов конница Александра.
А мчавшихся следом за табуном всадников встретила живая изгородь острых копий, разивших коней в грудь. Выскочившие же из укрытий воины мечами рубили коням сухожилия, те беспомощно падали, увлекая за собой всадников. Тех, кто смог подняться, искусные в военном деле воины тут же сражали мечами.
Сам Александр на своем Буцефале врезался в гущу скакавших пастухов и мечом расчищал себе путь.
Оставшиеся в живых пастухи, потеряв все свои табуны, ускакали к равнинам.
План Александра блестяще удался.
Вот и еще одной победой увенчалась его слава…
Он пустил Буцефала шагом и уже возвращался в лагерь, как вдруг неожиданно из — за палатки вихрем вылетел всадник — богатырь.
То был примкнувший к скотоводам его старый знакомый перс, при царе Дарий военачальник его войск. Он был бит при Гранике и люто ненавидел Александра. На всем скаку налетел он на царя, замахнувшись тяжелой секирой.
Александр был без щита, но успел коротким мечом отбить неожиданный удар так, что секира вылетела у перса из рук.
Тот выхватил меч.
Буцефал, храпя, встал на дыбы и передними копытами бил персидского коня по гривастой голове.
Всадники сражались мечами.
Могуч был противник Александра. Удар его меча пробил латы, и разорванная туника обагрилась царскою кровью.
Военачальники спешили на помощь, но царь властным жестом руки остановил их.
Никто не вправе вмешиваться в единоборство! Не допустил царь царей, чтобы лишь числом своих воинов одолеть врага. Никто в его войске не владел мечом так, как Александр, не было такого и у персов. Вскоре былой их начальник, прославленный отвагой и силой, все же свалился с коня и лежал на земле бездыханный.
Александр спокойным шагом направил Буцефала к шатру, украшенному золотой вязыо.
Увидев пытавшуюся вжаться в землю нагую гетеру, в испуге прикрывшую голову травой, царь беззлобно рассмеялся.
Он спешился, отдав поводья подоспевшему воину, и сказал:
— В шатер приведите мне старца. Богами он послан сюда.
Прикрывал царя сзади алый плащ, а туника, прорванная на груди, цветом начала сравниваться с ним.
Александр сел в шатре на походное ложе и оперся руками о стол.
В палатку вошел старец, высокий, подтянутый.
Царь поднял на него глаза и произнес:
— Шпиона думал растоптать, а возношу хвалу Олимпу. Готов беседовать с тобой, как если бы был ты Сократом.
— Сначала рану залечу. Кровь потерять тебе опасно.
— Посланцу Богов все доступно, — усмехнулся Александр.
— Тому я обучен как каждый. Таков в нашем мире закон.
Юноша — воин, из числа приближенных к царю, помог ему освободиться от лат и туники.
Старец склонился к ране, стал что — то шептать. И кровь остановилась, запеклась.
— Еще один шрам на груди, — закончив, проговорил он.
— Но на спине их не увидишь, — заметил ему Александр.
— Спины твоей враги не знают, — с улыбкой подтвердил старец, садясь на пододвинутый юношей походный стул.
— Богам на Олимпе ты служишь иль сам олимпийский ты Бог? — спросил его Александр.
— Прекрасны все Боги Олимпа! Я песни о них изучал.
— Так разве не их ты посланец?
— Олимпа Богов ты всех чтишь, хоть никому к ним не подняться, Аида с подземною Летой, где души на лодке скользят. Учти же теперь, что скажу я. В ушедшем вдаль мире моем — глубокая мудрость людей. Младенцы для них вы, решая все споры войной.
— Элладе защитою — море. Богам же Олимпа — гора. Какая защита у мудрых? Как сможешь мне все объяснить.
— Миры те рядом, хоть незримы, будто пергамента листки. И летопись на них одна. Но на твоем — ее начало. А на моем — уже к концу. Не виден с первых строк финал, с листа ж на лист не перейти.