Ступеньки, нагретые солнцем
Шрифт:
И югославы повторили по-русски:
— Люба! Не серчай!
Поезд шёл всё быстрее. Последний вагон еле виден, вот он уже скрылся за поворотом.
Люба вытерла слёзы. Солдаты уехали воевать. А девочка осталась. Она вдруг перестала на них обижаться, подняла руку и замахала вслед. Но они уже не видели.
Наступали
— Ну-ка, пойдём-ка!
Он крепко схватил её за руку и потащил за собой.
— Нечего меня тащить! — вырывалась Люба. — Я не преступница, чтобы меня тащить. Если надо, сама пойду.
— «Если надо»! — возмутился милиционер. — У меня астма, а я за тобой по платформам гоняю, как молоденький. Взбредёт же в голову — из дома бежать! Мать-то совсем с ума сошла…
— И нечего тащить. Я не маленькая, чтобы меня ловить. Сама домой поеду.
Он внимательно посмотрел на неё, отпустил локоть и спросил:
— На билет есть?
И она помяла, что милиционер ей поверил.
Какая хорошая телеграмма
Вечером принесли телеграмму: «Встречайте папу поезд девять вагон шесть».
Тимка ошалело смотрел на отца: вот он сидит, папа, и тренировочном костюме, в домашних тапочках. Смотрит хоккей. «Встречайте папу». И не сразу Тимка сообразил; а когда догадался, закричал не своим голосом:
— Дед приезжает! Дед Тимофей!
Мама сказала:
— Надо взять у соседей нашу раскладушку.
Папа сказал:
— Завтра отпрошусь с работы отца встречать.
Тимка сказал:
— И я с тобой на вокзал.
Лена тут же позавидовала:
— И я!
— Нет, — сказал папа. — Мужчины отвечают за встречу, а женщины за стол. Договорились?
— Я умею варить крутые яйца, — сказала Лена.
Тимка с отцом стоят на Савёловском вокзале, поезд медленно подходит к платформе. Из вагона выходит дед с чемоданом. Почему дед кажется Тимке не таким, как там, на Волге? Новое пальто? Не такие уверенные движения? И тут Тимка догадывается, и сердце больно сжимается: дед постарел. Стал меньше ростом, немного согнулись плечи, немного потемнело лицо. Тимка берёт деда за руку и чувствует силу корявой ладони. Широкая ладонь, большая и спокойная. Тимке становится полегче. Дед улыбается:
— Тимка! Растёшь?
— Растёт, растёт, — отвечает папа. — Сейчас такси возьмём, дома телевизор цветной, футбол посмотрим. Эх, отец, хорошо, что ты приехал!
А Тимка сияет навстречу деду, успокаивает себя: «Может быть, показалось, что дед так уж постарел? Вот уже и не кажется — дед как дед».
Пахнет рыбой, речным ветром. Это всё из-за нового пальто дед показался ему меньше ростом. А может быть, из-за того, что сам Тимка стал больше.
В такси дед не смотрит
Дома мама подаёт красный, как пламя, борщ. Лена приносит из другой комнаты медвежонка с вытертым мехом.
— Познакомься, Миша, это дедушка.
Дед серьёзно пожимает Мише лапу.
— Теперь обедать, — говорит мама.
Но Лена приносит кудрявую куклу в розовом пышном платье.
— Познакомься, Алла, это дедушка.
И дед серьёзно пожимает руку Алле. Потом трубочисту и солдатику, зайцу и поросёнку с оторванным хвостом.
— Я так и знала, что ты мне понравишься, — говорит Лена деду.
— И я так и знал, что ты мне понравишься, — очень спокойно, с уважением отвечает дед.
— А я так и знала, что борщ остынет, — говорит мама, и все смеются.
После обеда Тимка говорит деду:
— Хочешь посмотреть, какой у нас двор?
— Дай человеку прилечь с дороги, — говорит мама.
— Зачем прилечь? — отмахивается дед. — Належусь ночью. Пошли, погуляем, по сторонам поглядим.
Они выходит с дедом. Наконец дед в его полном распоряжении.
Во дворе солнечно, на тополях маленькие светло-зелёные листья. Там, где зимой играли в хоккей, теперь играют в футбол. И мяч стукается в деревянные щиты гулко, на весь двор.
Крылечко старого дома совсем высохло, на каждой ступеньке солнце, и Тимка говорит:
— Дед, давай посидим на ступеньках?
И они садятся и сидят на тёплых ступеньках; пригревает солнце, Тимка рассказывает деду, как он снимал кино про белок. Как сначала он не хотел участвовать в этом самом конкурсе, потому что совершенно не надеялся на победу.
— А по первым быть ты, значит, не согласен? — прищурился дед. — Обязательно тебе первым?
— Почему обязательно? Не обязательно. Просто как-то неприятно, если ты так себе, недотёпа.
— А-а, ну это я понимаю, это мужская гордость. Не хочешь сам перед собой плохо выглядеть. Что ж…
Тимке легко с дедом, потому что дед всё понимает сразу и никогда Тимку не осуждает. И Тимка рассказывает, как потом он показывал свой фильм в полном зале Дома художественного воспитания, и пришли настоящие кинематографисты и девочки из балетного кружка, и все смотрели, а потом аплодировали.
— И девочки из балета? Вот это да! А чего они в этом вашем киноделе понимают?
— Ну как же, дед, — туманно поясняет Тимка, люди искусства всё-таки.
— А драться ты умеешь? — вдруг неожиданно спрашивает дед. — По-настоящему дать кому следует, если заслужил, конечно?
Как же сказать деду, что нет, не умеет Тимка драться. И не пробовал никогда. Он отходит в сторону, когда мальчишки дерутся, и мальчишки к этому привыкли, считают Тимку тихоней.
Это даже выговорить невозможно. И Тимка говорит: