Стыд

Строгальщиков Виктор Леонидович

— Мы вообще-то на охоту собирались, — в унисон Лузгинским мыслям произнес мастер Лыткин, — да ты вот приехал.

— Пардон, — сказал Лузгин. — Я ненадолго.

Старик, отец жены и хозяин квартиры, вошел на кухню, когда опохмелившийся Лузгин повествовал друзьям про Казанлык. Лузгин из вежливости встал; гости сидели как сидели, лишь мастер Лыткин тронул старика за руку и кивнул на свободное место.

— И ты садись, Володя, — распорядился мастер. — Степаныч, лихие вещи твой зятек сообщает. Да, пришлось пережить мужику… Ты пиво будешь?

— Нет, — сказал старик.

Был он выбрит, в дорогих очках, светлой рубашке и брюках для выхода. Сам

Лузгин был одет в стариковское — рубашка в полоску и брюки попроще, и внезапно кожей ощутил холодок чужой одежды, слегка великоватой. Старик был крупным, плотным, с тяжелым скуластым лицом и неспешными властными жестами. Лузгин молча наблюдал, как тесть передвигается по кухне, наливает в кружку невнятного цвета прозрачную жидкость из банки, стоящей на подоконнике, присаживается к столу… Однажды тележурналист Лузгин приехал в этот город со съемочной группой делать репортаж о буровой бригаде. Понадобился вертолет. Лузгин пришел в приемную, назвался, секретарша упорхнула в кабинет и выпорхнула, улыбаясь, с вестью, что «генерал» распорядился, ждите в гостинице, за вами приедут. «Я его зять, — сказал Лузгин. — Могу ли я?» — «Сейчас узнаю», — уже другой улыбкой одарила его секретарша и вскоре сообщила с оскалом третьего типа на гладком лице: «Простите, генеральный очень занят». Лузгин прием запомнил и больше в этот город старался не летать, да его и не звали, чему Лузгин совсем не огорчался: область была огромной, звенела по стране, и объевшийся журналистским вниманием «город первопроходцев» уже отходил в тень новых адресов, так что было куда плыть и летать за сюжетами.

— Про понедельник не забыл? — спросил Лыткин.

Тесть поморщился и отхлебнул из кружки.

— Нет, Ваня, это надо. Ну как же без тебя? Обидятся люди.

— Люди не обидятся, — ответил старик.

— Ладно тебе… — В голосе мастера Лыткина проскользнула все еще не увядшая интонация старшинства.

— В конце концов, это чей юбилей? Ихний или наш?

— Ну, наш, наш, — вяло согласился старик.

— Вот и берем в свои руки. Тебя председателем…

— Нет.

— Слушай сюда…

— Заткнись, Фима. Я сказал: нет.

— Ну и хрен с тобой, — обиделся Лыткин.. — Пошли отсюда, мужики. Здесь нас не любят.

— Дурак ты, Фима, — огорченно произнес старик. — Лучше бы ты на охоту уехал.

— А я ведь не к тебе пришел, — бурмастер подался к Лузгину. — Я вот к человеку, извиниться.

— Это я виноват, — сказал Лузгин.

— Ну и правильно.

— Помирились, значит, — резюмировал старик.

— Парня можно понять.

— Парню, кстати, уже шестой десяток.

— Ну, вы тут сами разбирайтесь, — повел руками мастер Лыткин. — Так в понедельник я заеду за тобой?

— Заезжай, — сказал старик, — хотя здесь рядом…

Проводив гостей, старик вернулся. Лузгин успел допить остаток пива и отодвинул кружку подальше от себя. Хотелось есть и закурить. Старик уселся, расставив локти, и стал изучать ноготь большого пальца на правой руке, глядя на него поверх очков.

— Что у вас там за проблема? — вежливо спросил Лузгин.

— Проблема? — Старик поднял брови, не прерывая своего занятия. — У нас проблем нет. Представь себе: все есть, а проблем нет. Обидно даже. Есть хочешь?

— …Попозже, — ответил Лузгин, из приличия выдержав паузу. — Тамара встала?

— Тамары нет.

— Как это нет? Ушла куда-то?

— Тамара живет у сестры.

— Вот как, — вздохнул Лузгин. — А вы, здесь, значит, вдвоем.

— Вдвоем, — согласился старик. — Тамара придет к десяти.

Лузгин

глянул на часы, стучавшие над дверью: полдевятого. Нет, полтора часа он мучиться не станет.

— Что вы такое пьете, Иван Степанович?

— Да уж не пиво. — Тесть снял очки, сложил их и сунул в нагрудный карман рубашки. Лузгин отметил, что очки его молодят. — Я слышал то, что ты рассказывал. Не извиняюсь — здесь акустика такая. Как я понял, дела твои плохи.

— Ну, это мне решать, — сказал Лузгин.

— Тогда зачем явился? Сиди, я не закончил… В Тюмень тебе возвращаться не надо — ни смысла нет, ни повода. Вот деньги, — тесть достал из брючного кармана перетянутую крест-накрест широкими бумажными лентами пачку, — пойдешь с Тамарой и оденешься прилично. Руками не маши, не мальчик, должен понимать… Жить будешь у меня, потом придумаем… Я найду тебе работу.

— Работу? — Лузгин похмыкал через нос. — Колотить ковры, за водкой бегать?

— Не забыл, — сказал старик. — Ладно, сам попробуй. Даю тебе два дня. Не устроишься — скажешь. Я в этом городе еще могу кое-чего. Побреешься моим станком, сегодня же купишь себе. Курить будешь на лестнице или в нижнем туалете, мы им не пользуемся. А вообще — бросай, гнилое дело. Пьешь, как вижу?

— Пью, — сказал Лузгин. — И даже ем.

— Не паясничай. И деньги со стола убери, сейчас Нина придет. И вообще, тут это… — тесть брезгливо потряс пальцами у бутылок, — наведи порядок. Посторонних в дом водить не будешь.

— Хозяин — барин.

— Не груби.

Лузгин очень хотел рассердиться на вредного старика, но у него никак не получалось. Тесть всю жизнь был таким, всю жизнь командовал людьми — по должностям и просто по характеру.

— Я смотрю, вы с Лыткиным по-прежнему в друзьях, — полу-вопросом сменил тему Лузгин. — Он не обиделся, что вы его уволили?

— Обиделся. Лет десять не ходил. Гадости про меня рассказывал.

— Вот как? А что же нынче?

— Нынче пенсия всех уравняла. Завидовать вроде как нечему.

— Нечему? — Лузгин обвел глазами кухню. — У Лыткина такая же квартира? И акций столько же?

— Не такая и не столько. — Старик отпил из своей кружки. — А ты, я вижу, повзрослел, огрызаться научился. Стариков вон с лестницы спускаешь. Партиза-ан…

— Я был неправ и извинился.

— Ив самом деле, повзрослел, приятно видеть. (Ну да, решил Лузгин, а как же…). А Фима, между прочим, сам мне свои акции продал.

— И вы купили.

— Да, купил. А что?

— Да ничего. Это я так… о равенстве друзей.

— Я же сказал: не груби. А насчет равенства… Знаешь, что нас с Фимой помирило?

— Нет, не знаю.

— Да то, что мы сегодня — оба — никому на хрен не нужны.

— Иван! — сказала теща в коридоре. — Ну что за выражения? Ты выпил сбор?..

Была совсем зима, с обычным для Севера переменчивым шквалистым ветром, бившим в лицо, куда ни повернись. Лузгин наотрез отказался надевать стариковскую куртку на меху и ежился теперь в своем пуховике и лыжной шапочке, топчась на перекрестке в ожидании жены. Элитная многоэтажка тестя нависала справа, за рядом панельных «хрущоб». Лузгин представил, как старик сейчас глядит на него презрительно с барской высоты. Лузгин был выбрит, пуховик почищен тещей, но резиновые сапоги с грязно-белыми отворотами вкладышей выдавали прохожим залетного бомжа, и взгляды у них были нехорошие. Проехала цветная милицейская машина, развернулась в конце улицы и стала приближаться. Лузгин встряхнулся и деловым шагом направился в ближайший магазин.