Суассонская девка
Шрифт:
Р аботорговля шла, как и полагается всякой торговле . Покупатели подходили, осматривали товар, приценивались, торговались, ругались и спорили с продавцом , чаще отходили, равнодушно, или понося несговорчивого продавца последними словами , реже платили и уходили, уводя покупку. Я никому не был нужен, и даже неинтересен. Работорговец с утра активно приставал ко мне, пытаясь изыскать скрытые таланты, и с досадой отступился, обнаружив, что я не понимаю ни один из пяти или шести известных ему языков. В течение дня он постоянно пытался обратить на меня внимание потенциальных покупателей, однако те лишь отмахивались
Поппея, напротив, несмотря на повязку и расплывшийся на пол-лица синячище, пользовалась ажиотаж ным спросом. Работоргов ец, видимо решив заработать на видной девушке по максимуму, не уставая отгонял явно неплатежеспособную публику, и все рано страсти вокруг нее кипели целый день. Подходивший базарный люд непрерывно приставал к Поппе е , возмущался запредельной ценой и негодовал от нежелания продавца показать товар лицом. Пару раз за день торг доходил все же до этой пикантной стадии, и перед вероятными покупателями с самым толстым кошельком , а заодно и бесчисленными зеваками, устраивали полноценную презентацию, снимая с товар а оберт ку и демонстрируя выдающиеся качественные и количественные характеристики модели, что неизменно вызывало буйный восторг толпы. Но и эти шоу оканчивались ничем, никто за корову цены не дава л, и несостоявшиеся покупатели отходил и ни с чем, к моей тайной радости. Мне, совсем не хотелось , чтобы Поппею купили и увели, несмотря на странные взаимоотношения, девчонка очень нравилась мне, и моим желанием было, чтобы она оставалась рядом как можно дольше. К тому же на базаре было просто скучно, и , перестав стыдиться за Поппею, я теперь развлекался, откровенно любуясь ею, и во время стриптиза нагло пялился на роскошное тело, отчего заработал пару подзатыльников от работорговца. Сама Поппея к вечеру бросала на меня откровенно ненавидящие взгляды, и, отвернувшись, чтобы никто не видел, корчила злобные, но все равно очень милые рожи.
Меж тем, базарный день подходил к концу, и я уже начинал задаваться вопросом о бытовых условиях на складе временного хранения непроданных рабов, как у нашей торговой палатки в окружении многочисленной свиты появился новый состоятельный покупатель.
– Сколько?
– Показал местный олигарх на супермодель.
– Тысяча солидов, патриций! – З алебезил работорговец, пригибаясь в поклоне и заискивающе заглядывая во властные глаза.
– Заплати . – Н е глядя назад, бросил слугам хозяин жизни.
Поппея негромко что то сказала своему новому хозяину, в нетерпении поводившему жирными плечами, и тот обратил свой господский взгляд на мою скромную персону . Смысла сказанного, я, усво ивший за день только несколько самых распространенных рыночных слов , не улови л. Однако олигарх и не собирался разгова ри ва ть со мной.
– Сколько?
– Задал он тот же вопрос работорговцу, показывая теперь уже на меня.
– Один солид, патриций!
– Отвлекся тот на миг от пересчета денег.
– Дорого!
– Недовольно бросил достойный муж под хохот св оих прихлебателей , вызвав злорадную усмешку новоприобретенной наложницы.
Однако чувством юмора был не обижен и торгаш.
– Один солид с меня , патриций!
– на радостях спихнул залежалый товар счастливый продавец, расхохотавшись в свою очередь, олигарх отправи лся дальше по рынку, а Поппею и меня отвели к повозке в соседнем переулке и пове зли в хозяйское имение. По прибытии на место ее от прави ли в господский дом, а меня закрыли в покосившемся дощатом пристрое к хлеву, в котором на соломенной подстилке ночевали рабы.
На следующее утро нас - меня и девять моих собратьев по облагораживающему труду - отправили на лесоповал. На усадьбе совсем недавно был пожар, как выяснилось позже результат набега соседних, менее цивилизованных гоблинов. Даже господский дом был временно покрыт соломой, а хозяйственные постройки частью выгорели полностью. Для ремонта и восстановления был нужен материал, и в километре от усадьбы наша бригада, вооруженная пилами и топорами, валила деревья и разделывала их на столбы . Меня в первый день определили сучкорубом, и я, помня о работе, которая не может убежать в лес, мерно размахивал топором, нас аженным на нелепую прямую палку, моментально ссадившую мне кожу на ладонях. Отделяя сучья и вершинки от стволов, я время от времени оглядывался на единственного надсмотрщика , не имевшего другого инструмента, кроме плети. Вызывало удивление, почему десять здоровых мужиков с топорами не спешат избавиться от этой сомнительной преграды к свободе, и разбежаться , куда душа пожелает.
Чуть позже я понял, что надсмотрщик был скорее бригадиром, организующим нашу работу, а кроме меня в бригаде рабов было только трое, остальные наши коллеги были крестьянами из соседней деревеньки, пашущими за долю в урожае господскую землю, и присоединившимися к нам в поисках дополнительного заработка. Вся эта мутная социальная организация ускользала от моего понимания , тем более, что несмотря на все усилия, для овладения языком времени прошло мало. Впрочем, кроме этого самого владения языком меня мало что интересовало.
Все мысли в этот день у меня были о Поппее . Как получилось, что она попала в такую переделку, сумеет ли она, находясь ближе к хозяину - когда я вспоминал об этой близости, меня начинало трясти - помочь мне, или сама нуждается в помощи, гадать можно было бесконечно. В любом случае надо было н аучиться объясняться с местным населением, и я старательно вслушивался во все окружающие разговоры, пыт аясь, по возможности, понять и запомнить все, до чего мог дотянуться слух, при случае переспрашивая и уточняя слова и выражения, и непрерывно повторяя их про себя.
Неделю спустя меня оставили в усадьбе, и поставили в паре с мрачным типом крутить тяжкий мельничный жернов. Новая работа оказалась не только гораздо тяжелее предыдущей, но и просто отупляла меня монотонностью и нудностью. Походив два часа по кругу, изо всех сил наваливаясь на толстую палку, прикрепленную к жернову, я твердо решил бежать как можно быстрее. Тут наше вечное вращение по мельничной орбите остановил управляющий Порций , и повел меня в господский дом.
В кабинете, куда меня привели, кроме хозяина , Минац ия Септимия и его секретаря Луция был еще черноволосый мужик с ку черявыми бородой и волосами , держащийся весьма уверенно и свободно . Он с любопытством посмотрел на меня, и произнес несколько длинных фраз на непонятном языке. Я молча уставился на него, ожидая продолжения.