Субсистенциализм

Ручко Сергей

Событие у Хармана есть различие между тем, что существует в событии, и тем, в чем событие существует. То есть он и события, и восприятия рассматривает как части внутри целого, которое не может быть отождествлено ни с одним из них [Харман 2013]. Будучи научным философом Харман исследует объекты-сущности, принадлежащие id quod est. Его аналитика объектов, таких как Гражданская война в Америке и Ост-Индская компания, более относится к историческому материализму, чем к философии. Внутри id quod est трудно постулировать объекты лишь на основании их взаимодействий с другими. Воспринимается или не воспринимается мир, субсистенциализм нисколько не беспокоит, потому что объект определяется к существованию не восприятиями, а субсистенциями, без которых нет никакого существования.

Если событие

суть индивидуальное сущее, то образуется сначала «объект», куда включаются события, зависимые от него. Это существующее сначала «объектное» и изучает научная философия. У нее подобной объектностью бывает to ti en einai. Когда научный философ говорит, что объект существует раньше своей сущности, тогда он тем самым открывает вопрошание, что значит «существование объекта», которого нет как индивидуального сущего? Скорее всего, «существование объекта» здесь по сути то, что не определяет эту самую сущность, которой предписано просто следовать за существованием. И тогда сущность объекта инкорпорируется в существование ровно так же, как объекты в существующее после них событие. На самом деле существования (existencia) недостаточно для того, чтобы определить существование чего-то. Экзистенция означает «выход наружу» из чего-то. Эту транскрипцию alethia в контексте аутентичности (подлинности) экзистенциализм прибрал к рукам, не подозревая доказательной слабости такой позиции. Экзистенция здесь полагает сначала саму себя как потенцию, но не как объект или субстанцию, под-лежащую вещи. Экзистенциально, следовательно, означает и «всегда открытый раньше» некоторого сущего, которое было открыто восприятию того, «что было после». Значит, экзистенциально все то, что уже было, чего уже нет. Открыть нечто как истину, то есть открыть бывшее, но не настоящее, а тем более будущее.

Но дело не в том, как люди воспринимают объекты, а, наоборот, как объекты воспринимают людей. Если человек воспринимает огонь как очаг, тепло и прочее, то огонь воспринимает человека потенциальным топливом, предметом, который имеет свойство гореть. Домашний кот для человека не то же самое, что человек для домашнего кота. Отношения восприятия между двумя объектами оказываются (1) двойственны и (2) сами являются двойственным объектом. Выражаясь словами Залты, которые он использует как парафраз из Парменида Платона: «Если есть две различные F-вещи, то существует форма F, к которой они обе относятся». Саму эту дуальность отношений объектов (diversus) я здесь разбирать не буду. Нет нужды забегать вперед и погружаться в проблемы диверсологии, которые я рассмотрю в следующей книге. Кратко лишь скажу, что подобное происходит не потому, что имеется различие во мнениях-объектах или восприятиях-объектах, и не потому, что мнения-объекты и восприятия-объекты фундированы внешними формами-объектами, и даже не потому, что огонь открывается дровам, а потому, что и восприятия-объекты, и мнения-объекты, во-первых, объекты, во-вторых, они субсистенциальны; то есть каждое мнение-объект – это мнение объекта, который субсистирует [благодаря самому себе].

Следовательно, все объекты обладают одним и тем же [благодаря самому себе], поскольку они субсистируют. Субсистенция, однако, не претендует на роль сущности и не является субстанцией. Если помешанные смотрят на здоровых как на помешанных, а здоровые на помешанных – как на здоровых, то мы находимся внутри пространства id quod est, где постулирование наличия сущностей оказывается тем, что лишено истинности. С другой стороны, субсистенция [благодаря самому себе] не может быть ложной, она не возбуждает никакого бивалентного противоречия в строе всеобщих индивидуаций. Помешанный смотрит на объекты как помешанный не [благодаря самому себе помешанному], а просто автономно – благодаря самому себе или благодаря другому, поскольку титул «помешанный» является конститутивным свойством. Субсистенция [благодаря самому себе], напротив, решительно уклоняется от любой эссенциалистической доктрины.

Глобальная индивидуальность (persona ficta) id quod est поэтому некоторым образом должна «быть» субсистенциальной в том смысле, что подобная субсистенция может позволить себе абсолютную автономию. Id quod est вполне себе возможно

представить ААО «Id quod est» равно таким же, как и ААО «Апокалипсис» или что-нибудь такого же рода. В таком виде субсистенциализм движется в русле формализма, который Харманом характеризуется так: «…всякий объект должен в общем и целом рассматриваться в качестве автономной единицы, отделенной от своей среды» [Харман 2023, 88–89].

1. 1. А. Абстрактные и виртуальные объекты

Если иметь в виду свободу вымысла, то возможно высказать массу утверждений относительно абстрактных объектов. Если из этой массы некоторое утверждение случайным манером выскажет истину, то из этого далеко не следует, что мы способны познать истину посредством вымысла. Субсистенциалист может возразить обращением внимания на то обстоятельство, что таким способом познанная истина не более чем игра воображения, поэтому на самом деле все случится не так, а иначе. Антиреалист на это ответит, что дело вовсе не сводится к тому, что и как произойдет в реальности, а к тому, что свобода вымысла не может быть онтологически ограничена, следовательно, мы можем познать и то, как будет иначе, значит, любая истина познаваема. С подобными антиреалистическими аргументами читателей знакомит Теннант в книге «Укрощение истины» [Теннант 2024].

Теннант полагает абстрактные объекты манифестируемыми в эмпирический опыт. Хотя он и пытается представить их не расположенными в пространственно-временном порядке и вне причинности. «Они абстрактны, потому что они не расположены в пространственно-временном порядке, и они причинно интертны» [там же, 337]. Эти абстрактные сущности Теннант называет на экзистенциальный манер необходимыми экзистентами. Здесь речь идет о существовании необходимых абстрактных сущностей в любых вообще мирах и о том, что экзистенты существуют до самого языка, который кое-что высказывает относительно существования необходимых абстрактных сущностей. «Таким образом, абстрактные объекты уже существуют, и существуют необходимо, только на основании одних лишь значений; хотя и значений, которые не были еще рождены в используемых предложениях» [там же, 338].

Речь идет о том, что язык высказывает «истину» лишь об определенной части абстрактных объектов, связанных необходимостью, а не обо всей целокупности экзистентов, где некоторая их часть не открывается вообще, а не только познанию. С другой стороны, если не вдаваться в онтологическую концепцию о необходимых экзистентах, а двигаться сугубо эпистемологическим ходом, то так понятые необходимые экзистенты являются теоретически существующими. Но даже теоретически мы знаем лишь о части существующих экзистентов, тогда как остальная часть остается в потаенном, сокрытом виде. Значение этих последних абстрактных объектов здесь скорее устанавливается верой, чем знанием.

С другой стороны, Теннант прибегает к помощи всевидящего ока Бога, который видит все, не будучи вездесущим. Помимо Бога, Теннант обращается и к суперкомпьютеру, который способен оперировать и малыми, и большими числами, которыми не способен оперировать человеческий разум. Несмотря на эти аргументы доступа к реальности, сама механика доступа к абсолютно автономным объектам остается проблематической. Понятно, что Бог способен иметь доступ ко всей реальности, но непонятно есть ли доступ из этой реальности к самому по себе Богу, вернее к субсистирующему ААО «Бог». Понятно, что суперкомпьютер способен иметь доступ ко всей числовой реальности, но непонятно, способен ли он автономно (без человека) иметь доступ к данным, которые к суперкомпьютеру доступа не имеют.

Теннант в конце книги сетует на догму существования, называя ее «экзистенциальным обязательством», которое преодолевает самим своим фактом закон бивалентности. Экзистенциальное обязательство формирует принцип, согласно которому истинно то, что существует, и ложно то, что не существует. Проблема необходимости экзистентов, таким образом, строго упирается в эту пропозицию. При этом она и создает благодатную почву для ревизии реализма, для которого экзистенциальное обязательство так же необходимо, как необходимы «сами по себе» экзистенты. Они не могут, однако, быть сами по себе, они необходимо связаны отношениями с другими.