Суд Рейнмена
Шрифт:
– Хотя иногда когда я сама вижу какого-нибудь беспардонного хулигана или слышу брань, то просто изнываю от желания переломать ему рёбра. А недавно у меня чуть не угнали машину; угонщика задержа-ли; он от досады послал меня по хорошо известному маршруту, так я залепила ему по физиономии прямо при милиционерах!
– И правильно сделали! — сурово отрезал Валерий. — В Грузии ни один мужчина не позволит себе грязно выругать женщину! А если позволит, то он сам хуже бабы! — певец застегнул плащ, надел кепку и, уже взявшись за капюшон, вдруг оживился:
– Вы знаете, о чём я сейчас подумал? Я женат уже 14 лет. А
– Если бы вы встретили меня 15 лет назад, — с печальной улыбкой ответила Синдия, — то увидели бы 23-хлетнюю вдову «афганца» с грудным ребёнком и трудным характером.
– Трудный характер, говорите? — от души рассмеялся Валерий, натягивая капюшон. — А вы знаете, что я тоже не подарок?
– Так что если бы мы и встретились тогда, то сейчас уже давно бы разбежались, — продолжала Син-дия. — а так всё сложилось для нас обоих, как я считаю, неплохо. У вас хорошая семья, дети, а я — как та самая кошка, которая любила гулять сама по себе ! Я типичная эгоистка. Но я не одинока, у меня есть дочь, бабушка, мама, её муж, коллеги на работе, так что от вакуума я не страдаю.
– Охотно вам верю. Но если вы вдруг встретите любовь, то не упустите её, — Валерий надвинул ка-пюшон на лицо. — Любовь и счастье есть, надо только не пройти мимо них. И, может быть, ваше счастье ходит рядом с вами…
– Что ж, я постараюсь увидеть этого человека, — Синдия невесело улыбнулась.
Валерий неожиданно пронизал её глаза своим ярким взглядом:
– Обещаете?
– Обещаю.
– Вот и хорошо. Вы заслуживаете счастье.
На пороге Валерий обернулся:
– До свидания, госпожа Соболевская. Мы встретились при невесёлых обстоятельствах, но я всё рав-но рад нашему знакомству и буду вспоминать о нём с самыми лучшими чувствами. Будьте счастливы! — Учтиво поклонившись и поцеловав руку Синдии, певец ещё раз улыбнулся ей и направился к лестнице.
Проводив его взглядом и закрывая дверь, Синдия внезапно вспомнила, как летом 1988 года отец хо-тел отправить её в санаторий. После гибели мужа в Афганистане и тяжёлой защиты дипломной работы Синдия заработала тяжёлый невроз. «Трудный характер», на который она намекнула Валерию — это бы-ло ещё мягко сказано. Аркадий Соболевский собирался достать для дочери путёвку как раз на Черномор-ское побережье Кавказа в районе Зелёного мыса, через какого-то своего влиятельного знакомого в Бату-ми. Но в последний момент заболела трёхмесячная Инесса, и пришлось отложить все планы. Ухаживая за ребёнком, Синдия через две недели с удивлением обнаружила, что за эти 14 дней почти избавилась от своего невроза, как если бы провела эти дни в санатории.
А как бы всё сложилось, если бы дочка не заболела, Синдия поехала бы в санаторий и, отправив-шись как-нибудь в Батуми, встретила Валерия, тогда ещё не эстрадную звезду, а такого же как она вче-рашнего студента, молодого моряка Черноморского флота, ещё не женатого? Во что могла бы вылиться их встреча?.. Но гадать уже поздно. Всё уже сложилось так, а не эдак. И время не повернуть вспять, это под силу только героям Инниного любимого сериала «Грозовые камни».
«Чёрт побери, я что, жалею о своём прошлом?! О том, что могло бы быть, но не сбылось?!» — мыс-ленно всплеснула руками
Глава 20.
ПОСЛЕ ВЕЧЕРНЕГО КИНОСЕАНСА
Об его последнем выходе газеты вопили уже четвёртый день. Его новой жертвой оказался гнусный ведущий гнуснейшей передачи на «Музоне – 1». И он первый удостоился сообщения в прессе.
ГУВД и прокуратура сделали, наконец, то, что давно должны были: сообщили в СМИ о серии убийств. Вот так. Раньше эти выродки не знали, кто и за что их убивает. Теперь они будут знать, что не все нормальные люди будут со страхом сторониться их и бояться слово сказать любому пьяному, обдол-банному или сорвавшемуся с цепи ублюдку, и серия будет продолжаться до тех пор, пока это быдло не поймёт, что спасение у них только одно: заткнуться и не вонять.
… Там, в Ялте, волна боли накрыла его с такой силой, что он пошатнулся и чуть не упал под ноги расходящимся зрителям и понял, что его ждёт. Так и оказалось. В фойе гнусный Молотков, потрясая всей своей бижутерией, гундосил в три этажа перед двумя восторженно хихикающими полураздетыми девка-ми. И им было наплевать, что они находятся не в пивном баре, а в концертном зале, что вокруг них люди, которым неприятно слышать матерщину, этим троим было наплевать. Равно как и на то, что если они трое так не любят эстраду, не фиг было вообще приходить в «Юбилейный» и портить настроение тем, кто пришёл послушать концерт любимого певца.
Убивать этих визгливых идиоток, которые чуть ли не слюни роняли в ответ на мат Молоткова, он не стал. Ему было достаточно того, что эти курицы чуть не наделали младенческих бед, когда их такой клё-вый кавалер вдруг поперхнулся и стал заваливаться.
И снова его никто не разглядел, хотя в фойе толпилось несколько сотен людей, в том числе и охран-ники «Юбилейного». Они все расслабились после концерта и просто не ожидали, что в такой чудесный вечер после такого чудесного концерта вдруг может случиться убийство. В такой толпе ему легче всего выполнить своё дело и затеряться потому, что он никогда не расслабляется, он всегда живёт по команде «Джомби !». Поэтому ещё ни один его подсудимый не смог отвести от себя его удар.
Гнусь, мерзавцы! Они уже считают нормой собственное моральное уродство, а нормальные люди боятся сделать им замечание, чтобы не обозлить. Ну ладно. Он не боится. Он не боится их гнусавых гло-ток, трясущихся кулаков, ржавых ножей в потных лапках, их компаний, которыми они обожают нападать на одного или двух человек. Он один может вбить в асфальт хоть двадцать «хозяев улицы». Он их не бо-ится, и он не будет тратить время в надежде пробудить в них человеческое начало. Эта свора давно не понимает человеческий язык, а на их языке ему разговаривать противно, это всё равно что испражняться через рот. Он просто сделает так, чтобы они боялись его. Они уже считают, что им всё можно? Он им на-глядно покажет, куда заводят заблуждения. Они не будут знать, когда, откуда и на кого обрушится его следующий удар. И, может, кто-то поймёт, что лучше вести себя потише, если не хочется расстаться с жизнью, потому что в аду им никто пол-литра не подаст и «колёсами» не угостит. А они боятся умирать. Они дорожат своей единственной ценностью, своей жизнью, которую пропивают и прогуливают, и будут бояться силы, которая может раздавить их. И эта сила — он, вершитель суда нормальных людей над не-дочеловеками, пытающимися установить в обществе свои порядки.