Судьба чемпиона
Шрифт:
Нам, существам разумным,
нужен хмель... Напейся ж
пьян, читатель дорогой.
И ведь не где-нибудь напечатано — в центральной газете. И поэт-то известный! Лауреат! Так кого же я буду слушать — вас или его? Да что там! Выпьем!
Грачёв поднял рюмку, кивнул, но пить не стал. И, видя недовольство хозяина, как бы оправдываясь, заговорил:
— Вы правы; не пить совсем — трудно: смотрят на тебя, как на белую ворону, дивятся. «А-а, браток, сердце шалит — отпил своё» или обидное скажут: «Дурака ломаешь». Плыть против течения не всякий отважится. И всё-таки — надо. Ради тысяч и миллионов несчастных, попавших в беду.
— Вы эту беду преувеличиваете.
— Если не возражаете, приведу заключения учёных?
— Где они напечатаны?
— В Большой медицинской энциклопедии. «Алкоголизм,— написано в томе первом,— является причиной каждой третьей смерти».
— Постойте, да кто вы такой? Вы, наверно, лектор по вопросам алкоголизма. Но мне-то... мне-то на кой чёрт эти лекции! Я, слава Богу, пить умею, и пьяным меня никто никогда не видел. А вот памяти вашей я завидую, скажите, чтобы запомнить, сколько раз вам надо прочесть текст?
— Я делал выписки для профессора по его просьбе. В клинике, где я однажды лежал. Но погодите, я не всё сказал. В энциклопедии отмечаются транспортные происшествия. Не знаю данных по нашей стране, но вот что сообщило статистическое управление ФРГ: «Только за первые девять месяцев 1982 года на дорогах ФРГ произошло более 900 тысяч автомобильных катастроф, в результате которых погибли 8,5 тысячи человек, а около 350 тысяч получили ранения и увечья. Одна из основных причин несчастных случаев — нетрезвое состояние водителей и самих пешеходов».
Карвилайнен налил себе очередную рюмку, выпил один.
— Это что — тоже наизусть?
— Да, запомнил почти дословно.
— И много у вас,— Карвилайнен похлопал себя по лбу,— цитат таких уместилось?
— К сожалению, тут почти и весь мой багаж. Ещё меня поразило одно место из книги «Бехтерев в Петербурге-Ленинграде». Там говорится: «От алкоголиков родятся на каждые сто человек: десять уродов, восемь идиотов, пятнадцать больных падучей, пять алкоголиков. Из ста самоубийств — половина алкоголики».
— Ну и ну! Сыпанул ужасов, как из мешка! И вот что любопытно: будто бы и верно вы всё говорите — наука, авторитеты, а мне не страшно.
— Постойте! Позвольте ещё несколько слов. Тут мои собственные расчёты. Однако, если и они не подействуют...
— Валяйте. Но только чур: последняя сентенция. Больше не выдержу. Увольте.
— Если допустить, что в нашей стране пьют столько же, как и в других...
— Больше!
— Нет, не больше. Есть страны, где пьют больше нашего. Так вот, по оценке японцев и американцев в Хиросиме от атомной бомбы погибло 75 тысяч человек. А в 1980 году в СССР от алкогольного террора погибло примерно 900 тысяч человек. Столько людей могли погибнуть от двенадцати хиросимских бомб.
Карвилайнен качал головой. Потом глухо, как бы беседуя сам с собой, заметил:
— Двенадцать атомных бомб! Сыплются на головы ежегодно. Безо всякой войны. Многовато, конечно. И вы говорите правду, да только вдолбить эту истину каждому под черепную коробку вам не удастся. И если за такую работу возьмется миллион таких, как вы агитаторов, всё будет зря, вас будут слушать те, кто не пьёт, те же, кто пьют, им наплевать на бомбы. Он выпил, ему хорошо, а до остального — хоть трава не расти. Так-то. Вы даже Романа не напугали.
Он положил руку на плечо сына:
— А теперь скажите нам: вы сами-то пили когда-нибудь? Ну, хоть понемногу?
— Да, пил. И не всегда в меру.
— Позвольте! Но как же это вы? Нас-то взялись наставлять?
— Потому и наставляю, что сам-то я дно увидел. Других хочу уберечь.
— А-а...
Грачёв поднялся.
— Мне пора. Спасибо за угощение. До свидания.
И медленно, с достоинством направился к двери. Шея, щёки занимались жаром. «Тоже мне... воспитатель»,— корил он себя, одеваясь в коридоре.
Его провожал Роман. Прощаясь, спросил:
— А вы ещё к нам придёте? Приходите, пожалуйста.
В конце октября, сдавая продукцию месячного плана, Вера Михайловна много ходила по цехам, часами простаивала на сквозняках в складе готовых изделий. Простудилась и слегла в постель.
Мучительно страдала от вынужденного безделья. Немного оживлялась вечером, когда приходил с работы сын, жадно вдыхала едва уловимый запах родного цеха, шедший от Александра. Просила рассказывать цеховые новости. Подавая ей в постель чай, Саша спрашивал:
— Ну, как она, хвороба?
— В прошлый раз два месяца провалялась, как бы и теперь...
— На два месяца не рассчитывай. Ждут тебя на заводе. Мы с Грачёвым нынче три «почки» на экспорт сдали — в немецкую землю, в Баварию отправили. А ты поменьше думай о делах — все болезни, говорят, спокойствием лечить надо.
Каждый раз, возвращаясь с работы, он заходил в магазин и покупал для матери что-нибудь вкусное. Старался угодить и порадовать Веру Михайловну.
Однажды сказал ей:
— К нам художник приходил. Грачёва рисовал. Для галереи «Лучшие люди завода».
— Не рановато ли? — осеклась на полуслове, спросила:
— Как он держится?
— О чём ты?
Взмахнул рукой Александр, точно отгонял кого.
— Мам, зачем ты так о Грачёве. Трезвенник он и капли в рот не берёт. А в прошлом? Мало ли что с человеком было. Ну, пил. Другие, что ли, не пьют. А что в милицию не попадают — это ещё неизвестно, кто и за что туда попал.
— Ну, ну. Хорошо, если так. Но у него, сынок, в трудовой книжке...