Судьба чемпиона
Шрифт:
— В каких войсках служишь?
— В ракетных. Недавно капитана получил, батареей командую.
— Батареи теперь не те, хотя и у нас ракеты были.
— Теперь компьютер. Всё на электронике,— с гордостью заметил Вадим, но дальше не распространялся. Давал понять: секретно.
Из-за колонны неожиданно вышла девушка — в сером плаще, без головного убора, без сумки, в руках вертела жёлтую розу.
— Здравствуйте! Хочу нарушить вашу семейную идиллию. Вы — Константин Павлович Грачёв? Я — Галина Ивлева.
Протянула руку, улыбнулась. Грачёв, легко пожимая ей пальчики, сказал:
— Это вы тренировались тут? Красиво. Мне кажется, у вас не будет соперниц. Все первые места ваши.
— Нет, я из тех, в которых верят, а они подводят. Вы, наверное, и сами знаете: среди спортсменов есть такие.
Бросила на Вадима небрежный взгляд и снова повернулась к Константину.
— Я старая. Ухожу из спорта.
На него смотрела без жеманства, просто, доверчиво. Нет, не подростка он видел перед собой, но зрелую девушку. «Ей, пожалуй, будет лет двадцать, а то и больше». Свет неоновых ламп золотил её волосы. И брови, взметнувшиеся крутым изломом под чёлкой волос, казались коричневыми, хотя, наверное, они были чёрными.
«Акцент! Говорит с акцентом».
— Вы из Прибалтики? Нерусская, наверное?
— Почему?
— Акцент. Едва заметный, но всё-таки я слышу.
— Я долго жила за границей.
Выражение лица у неё было безыскусственным. И голос звучал искренне. «Удивительно, как она лишена всякого кокетства,— продолжал размышлять Костя.— Очевидно, это идёт у неё от большого заряда энергии, от воли и убеждённости,— от характера».
— Позвольте мне ещё раз вам сказать: меня поразило ваше искусство, именно, искусство — иначе не назовёшь эти ваши кружева, которые вы с такой быстротой плетёте, выписываете. Не знаю, как назвать это на языке гимнастов.
— Ничего особенного, уверяю вас. Другие девочки всё делают лучше меня. И это потому, что у них ваша — вернее сказать,— наша русская школа. А меня в детстве и затем долго ещё тренировал американский тренер. Он очень добрый человек и много знает, но у них школа — жмут на технику. Мало чувства, мелодики, пластики. А скажите мне, пожалуйста: это правда, что вы были чемпионом мира? Если правда — поучили бы вот их.
Она смерила ироничным взглядом Вадима.
— Я пришёл повидаться с братом. А боксом я занимался, но это было давно. Мне нечего сказать молодым ребятам.
— Они все хотят стать, как вы, чемпионами,— засмеялась Галя.
Беседу их прервал бежавший по коридору парень. Он махал руками и кричал:
— Вадим! Тебя на ринг. Живо!
— Ну, ладно,— сказал Вадим.— У нас нынче тренировки, а вот завтра я свободен. Ты приходи, Костя. А?..
Он пожал брату руку, кивнул Гале и побежал.
Чуть в стороне стояли два парня, и как только Вадим удалился, они подошли к Гале:
— Мы тебя ждём. Пошли?
Галя склонилась к Грачёву, тронула его за локоть:
— Вот... за мной пришли.
Парни смутились, очевидно, приняли Грачёва за какое-то важное лицо, стали неловко пятиться.
Галя смеялась, а Константин, направляясь к выходу, говорил:
— Не завидую брату. Кавалеров-то у вас вон сколько!
Галя на это ничего не сказала, а спросила:
— Вы женаты? У вас много детей?
— Я не женат, но у меня есть дочь. Ей шестнадцать лет. Почти как вы.
— Мне скоро двадцать четыре. У нас девочки все молодые, а я старушка. Таких списывать надо. Я даже в невесты уже не гожусь.
Грачёв удивился такой откровенности, с какой Галина обсуждала с ним, человеком незнакомым, такие глубоко личные вопросы.
— Вы меня проводите? — ну, вон туда, до остановки. Меня ещё никогда не провожал чемпион мира.
— Конечно, конечно, я с удовольствием. Только какой же я чемпион мира? Всё в прошлом. Был когда-то. Даже не верится.
— Все равно — чемпион! Одолел всех, стал первым на земле. Таких людей нельзя не уважать. В них сила, дух, что-то, знаете, высокое.
— А я вот вами любовался. Стою у колонны и рот открыл от изумления. Такая, думаю, хрупкая, изящная, а какого совершенства достигла!
— Обо мне не надо. Прошу вас. Неудачница. Во всём — и в жизни тоже. Подруг хороших нет, друзей. Ханжа я по натуре. Чуть что не по мне, я нос ворочу. Слабости людям прощать не умею. В Америке говорят: жениться и замуж выходить надо по глупости, а как в ум войдёшь, трудно будет. Я, выходит, в ум вошла.
И неожиданно спросила:
— Вам, наверное, тоже все женщины не нравятся?
— Скорее, наоборот: я им не нравлюсь, а они-то мне очень даже нравятся.
Оба от души рассмеялись.
При входе на мост Грачёв остановился. Вспомнил, что по поручению судьи должен зайти к осиротевшему пареньку.
— Вы живопись любите?
— Очень. А что?
Тут недалеко живёт внук художника, он покажет нам картины деда.
— А фамилия художника?
— Метёлкин.
— Я знаю этого художника. В прошлом году была выставка его картин. Он пишет горы.
— Да, горы. Но художник умер, и жена его умерла. Остался их внук Юра Метёлкин.
— Так я охотно. Я ведь и сама немножко рисую. Очень люблю живопись.
И минуту спустя, спросила:
— Можно, я вас возьму за руку. Вы такой сильный. Я с вами ничего не боюсь.
Она смеялась, и трудно было понять её затаённые мысли. Впрочем, Грачёв был почти уверен: Гале нравится Вадим и оттого-то с такой теплотой и доверчивостью она относится к старшему брату своего возлюбленного.
Часу в восьмом они вошли в квартиру Юры Метёлкина и застали здесь такую сцену: два дюжих молодца вытряхнули содержимое письменного стола, рылись в бумагах. Юрий кричал в трубку телефона: