Судьба чемпиона
Шрифт:
— В Америке культ силы, ловкости и всезнайства. Если на экране женщина — то непременно стройная, длинноногая, а если мужчина — то бицепсы и зверское выражение лица. Потребуется время, чтобы у меня всё это вылетело из головы.
Грачёву чудилось: она его дразнит, она с ним играет. Он боялся, что говоря о сильных, она скажет: как вы, например. И тогда бы он смешался, из него бы выпрыгнула та самая робость, которую она не прощает мужчинам.
Всё время ждал, когда Галя заговорит о Вадиме — хотя бы упомянет его, что-нибудь спросит, но нет, девушка о нём забыла, словно бы он и не существовал.
Решил напомнить о брате, сказал:
— Вадим переводится в Ленинград, вот будет у вас помощник.
Галя при этих словах перестала есть, отодвинула тарелку, задумалась. Потом решительно подняла на Грачёва взгляд, сказала:
— Вам показалось, мы дружны с ним, или он, может быть, что сказал. Он дважды меня провожал, это и всё. На этом кончились наши отношения. Вадим как раз из той породы мужчин, которых я активно не приемлю,— больше того, я таких боюсь.
— Почему? — непроизвольно вырвалось у Грачёва. Он откинулся на спинку стула, с изумлением и некоторой обидой за брата смотрел на девушку.
Отвечать она не торопилась. Снова принялась за еду. И лишь минуту-другую спустя, заговорила:
— Мне ваш братец показался баловнем судьбы, из тех, которым всё валится с неба и они ни за что не борются. И даже будто бы бравируют лёгкими победами, беспечно идут навстречу судьбе. Такие мне не симпатичны.
Неожиданно просто Галина разрешила все вопросы и сомнения Грачёва; он вдруг почувствовал себя свободным и будто бы даже обрадовался развязке.
Больше о Вадиме не заговаривал. А потом и стал прощаться.
— Мне нужно идти. Спасибо за угощение.
Галя не стала его удерживать.
Константин вышел на улицу и скорым шагом направился к электричке.
Вадима не жалел. Он был уверен, что союз Вадима и Галины, если бы он и случился, не составил бы счастья им обоим.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Грачёв занимал большую комнату на втором этаже, будущий кабинет хозяина. Очкин закупил стильную мебель, на полках расставил книги, телевизор. Приобрёл стереопроигрыватель, магнитофон, транзисторный приемник. Всё это со вкусом расположил на полках, а на письменном столе смонтировал пульт управления музыкой.
Очкин устраивал свою дачу по первому классу, собирался тут жить после выхода на пенсию. И поначалу, когда Костя ничем другим не занимался, а только строительством дачи, Очкин просил его жить в кабинете. Туда завезли большой уральский электрокамин — температуру для мебели и приборов поддерживали постоянную. Посылали в Донбасс машину — демонтировали погреб, холодильные установки, разбирали стены. Доски были дубовые, и всё это по тем же донбасским чертежам смонтировали в погребе на новой усадьбе Очкина.
Грачёв сказал:
— Я скоро квартиру получу.
Такого оборота Очкин не ожидал. Дачу без присмотра оставлять опасно.
— Может, поживёшь ещё.
— Месяц-другой буду наезжать, а там — не знаю.
У калитки Костю поджидал незнакомый мужчина. Шагнул из темноты, представился:
— Шурыгин Анатолий Зосимович, у меня к вам дело.
— Пожалуйста, проходите в дом.
Грачёв предложил чаю, гость не отказался. С делом своим подступаться не торопился. Заходил издалека.
— Я инженер-строитель. В Заполярье возводил береговые укрепления. Знаю толк в строительных материалах — в сметах, расценках. К примеру, привезли вам брусочки размером двенадцать на шестнадцать сантиметров; струганы брусочки, калиброваны — по ГОСТу проходят номером двадцать седьмым...
— Когда же вы их разглядели? — удивленно спросил Грачёв.— На усадьбе у нас будто не были.
— Я тут по соседству живу. Михаил Игнатьевич-то меня знает. Я у него в плановом отделе работал.
Грачёв подливал гостю чай. Странный он какой-то. Зачем говорит всё это?
Шурыгин вынул из кармана толстый блокнот, хотел что-то писать.
Костя заметил:
— У нас вам нечего записывать, материалы мы на складе покупаем.
Про себя подумал: а что, если Очкин... И не одни только брусочки.
— Да, да, верно,— поспешил успокоить гость.— У вас материальчик покупной, законный. Есть, правда, есть и у вас...
Шурыгин оглядел стены. Потом снова вынул блокнот, стал надевать очки. Заговорил тревожным, но дружеским тоном:
— Хотел доложить самому Очкину, но ладно уж... скажу и вам. Человек у меня знакомый в районной прокуратуре, так он мне позвонил: телега им пришла на Очкина. Дескать, с заводских объектов материальчик берёт, дачку бесплатно ладит.
— Ну, уж — дудки! — вскипел Константин.— Чего другое — может и быть, но чтобы Михаил руки в карман государству запустил! Извините.
Метнулся к книжной полке, достал кипу квитанций:
— Вот тут каждая доска на учёте, всё собственным рублём оплачено. Из его зарплаты, которая, кстати сказать, немалая. Жена доктор наук, тоже зарплата!
Вспомнил, как Очкин вручал ему квитанции со складов, где покупали шифер, доски, цемент. И говорил: «Береги их. Мало ли что».
Шурыгин поднял руки:
— Верю. Я верю, но поверят ли там...— он показал на потолок,— не знаю. Моё дело предупредить, чтоб вовремя меры принял. Человек он большой, врагов у него хватает.
— Ну, довольно! — стукнул кулаком по столу Грачёв.— И брусочки, и всё остальное — всё из магазина. У меня и на них квитанции хранятся. Тут этим клеветникам и фискалам не поживиться.
Константин, глядя на блокнотик в руках Шурыгина, вдруг решил, что он, Шурыгин, и есть тот самый клеветник и фискал. Кивнул на блокнотик, спросил: