Судьба генерала
Шрифт:
Но Муравьёвы, выросшие в свободной от петербургских условностей большого света матушке-Москве, не боялись простонародья. С удовольствием, как в детстве, они уже накупили печатных, вяземских, белых, рассыпчатых мятных пряников в виде забавных человечков, всадников, рыб и зверюшек. К ним добавили леденцов, закрученных спиралью и завёрнутых в бумажки с цветной бахромкой на концах, любимые турецкие стручки, сморщенные мочёные груши.
— Как бы у вас, племяннички, от сладостей этих животы не разболелись, — смеялся, глядя на них, Николай Михайлович. — Помнишь, Мишка, как ты на Пасху прошлую конфет со стручками да орехами налопался и три дня потом животом маялся, бедолага! Ведь всего год или два назад это и было. Ведь тебе же ещё и сейчас шестнадцати нет.
— Ну
Они подошли к большому ящику, поставленному на колеса, сбоку в него были вделаны увеличительные стёкла. Стоящий рядом мужик в сером кафтане, обшитом красной тесьмой, с пучками цветных тряпок на плечах, в шапке-коломенке, также расшитой яркими тряпками, с привязанной к подбородку длинной льняной бородой, громко кричал:
— Подходи, народ честной, покалякать тут со мной, парни и девицы, молодцы и молодицы, крысы приказные и гуляки праздные, покажу вам разные картинки. Яблоки кушайте, орехи грызите, картинки смотрите да карманы свои берегите. Облапошат!
Заплатив гривенник, братья, смеясь и отталкивая друг друга, прильнули к стёклам райка. Мужик начал крутить ручку сбоку ящика. С серьёзной миной на медно-красной физиономии он стал комментировать картинки:
— А вот извольте видеть, господа, андерманир штук — хороший вид: город Кострома горит; вон у забора мужик стоит — ссыт, будочник его за ворот хватает, говорит, что поджигает, а тот кричит, что заливает.
И господа офицеры, и собравшиеся вокруг хохочут. Дядька Николай толкает племянников и басит:
— А ну-ка дай и мне посмотреть!
— А вот в городе Царьграде стоит султан на ограде. Он рукой махает — своего пашу призывает: «О, мой па ша, наш городок не стоит ни гроша!» Вот подбежал русский солдат, банником [9] хвать его в лоб, тот и повалился как сноп, всё равно что на грош табачку понюхал. Ловко!
— Это о тебе, дядя, как ты с султаном воевал, — толкал в бок Николай стоящего рядом с ним ветерана русско-турецких войн.
— Ну, это всё старье, ты нам что-нибудь новенькое покажи! — закричал на мужичка Александр.
9
Банник — щётка на длинной палке для чистки и смазки канала орудийного ствола.
— Пожалуйте бриться, андерманир штук — вот вам новый вид, большой город Париж, в него въедешь — угоришь, а сейчас ведь солдатики наши в ходу, на Париж идти уладились, а французы, известно дело, взбудоражились!
— Это про нас, — толкал братьев Мишка, — покажем кузькину мать Буонапарту хренову, дойдём до Парижа! Уж повеселимся мы там на славу!
— Ижь ты, развоевался, герой, ты сначала в Польше с Буонапартом справься, а потом уж на Париж с походом собирайся, — пробасил дядька в рифму, как заправский раёшник.
Тем временем они подошли к большому балагану, расписанному от крыши до земли картинами военных подвигов русских чудо-богатырей, одетых не в кольчуги и старинные шлемы, а в современные мундиры, кивера и с ружьями в руках. Вовсю палили пушки, и над всем этим военным великолепием летел на белом коне князь Италийский, граф Суворов-Рымникский, генералиссимус. Он был в зелёном мундире, чёрной треуголке на голове и лихо показывал вперёд шпагой. И большими корявыми красными буквами под ним было выведено: «Звон победы раздавайся! Хана французам!» А висевшая рядом афиша гласила:
В первый раз «Подвиги Суворова в Италии и переход через Альпы». Батальная пантомима. Впервые в Санкт-Петербурге. Спешите видеть!— Это
Николай боготворил великого полководца, прочитал все книги о нём и частенько в воображении разыгрывал сражения, в которых он побеждал турок и французов вместе с генералиссимусом.
— А ну-ка, сынок, — пронзительно закричал у них над головами балаганный дед, тряся длинной бородой из пакли и размахивая руками, —
Давай второй звонок. Купчики-голубчики, Готовьте рубчики. Билетом запаситесь, Вдоволь наглядитесь, Как генералиссимус Бьёт француза прямо в ус.Увидев остановившихся перед балаганом офицеров, он ещё громче заорал:
Хорошие примеры Для вас, господа офицеры. Кто билет возьмёт, В рай попадёт, А кто не возьмёт, К чёрту в ад пойдёт.— Ого, рубль — билетик! — покачал головой дядя Коля и улыбнулся. — Но к чёрту в ад я не хочу и вам, племяннички, не желаю, так что айда на Суворова смотреть. Я его, конечно, и в вживе не раз видывал, и разговаривать приходилось, а теперь вот на старости лет посмотрю, каким его в театре выводят. — И он достал кошелёк.
Как только дядя купил билеты и они уже входили в балаган, раздался заключительный вопль деда:
А ну-ка, сынок, Давай третий звонок, Пошли начинать. Музыку прошу играть.Удобно расположившись в креслах из белого дерева с красными подушками, братья Муравьёвы и их дядя с интересом начали рассматривать внутреннее устройство балагана. Это был настоящий театр. Хозяин, немец Шварц, не пожалел денег на отделку помещения. Над сценой висели не свечи, прикреплённые к обручам, как обычно, а роскошные люстры. Авансцена была расписана искусной кистью. Оркестр, расположенный перед сценой и скрытый от публики, заиграл бравурную военную мелодию. Занавес распахнулся, и зрители увидели на сцене русский военный лагерь. Задник был искусно расписан — роскошный итальянский пейзаж окружал русских воинов. На этом фоне они выглядели ещё более мужественно. Солдаты грациозно маршировали, офицеры командовали, потом они хором спели песню, славящую русское оружие и былые победы Суворова. Благодарные за своё спасение от французского гнёта, итальянские пейзане [10] дарили русскому православному войску цветы и фрукты. И вот появился сам Суворов в белоснежном мундире, он отдавал приказания. Где-то сбоку начал вертеться отвратительного вида французский шпион, высматривая расположение русских частей, но вскоре был благополучно пойман и расстрелян солдатами.
10
Пейзане — крестьяне.