Судьба генерала
Шрифт:
Дипломат в ответ поклонился, скрывая вспыхнувшее в умных и хитрых глазах недовольство. Он считал все мечты об этом Индийском походе химерами, которые только мешают вести реальную политику. Сблизиться с Россией, чтобы заставить Англию пойти на выгодный для Франции мир, — это он понимал и одобрял, а все эти игры в походы а ля Александр Македонский Талейран считал несерьёзным, недостойным делом для зрелого политика.
«Эх, молодо-зелено! — подумал министр, поглядывая ясным, холодным взглядом на консула, он был старше на пятнадцать лет. — Хотя, может, жизнь его чему-то научит и он бросит эти дурацкие мечтания?»
Талейран выпрямился, не спеша повернулся и с высоко поднятой головой, даже чуть откидывая её назад из-за высокого
Но к удивлению прожжённого дипломата, русско-французское сближение набирало обороты, да так лихо, что первый консул и русский царь в своих посланиях уже деловито обсуждали маршрут движения войск в Индию и сроки начала похода. Наполеон чуть не прослезился, когда получил от Павла письмо, в котором он информировал своего французского союзника, что в Индию уже послан тридцатитысячный корпус донских казаков, а на Камчатку направлено указание срочно переоборудовать торговые суда в военные фрегаты, оснастить их пушками и отправить крейсировать к берегам Китая и Индии для пресечения английской торговли в этом регионе. Это уже были не мечтания! Запахло порохом. И англичане, конечно, моментально это разнюхали. В Лондоне среди акционеров Ост-Индской компании началась паника.
Лорд Уитворт, главный специалист по русским делам, был срочно отозван из отпуска. И ещё долго ворчал, что его так бесцеремонно вытащили из поместья, где он предавался наслаждениям прелестями молодой жены в их медовый месяц. Но на самом деле он сожалел не о прелестях леди Арабеллы, которые оказались, сверх всяких ожиданий, более чем сомнительными, а о том, что ещё не закончил сладостный процесс — прибирание к рукам огромного богатства жёнушки. Жаль ему было и покинуть круг своих сельских друзей, занятых шумными попойками да лисьей охотой на холмах Западного Уэллса. Но интересы Британской империи были превыше всего, и труженику дипломатии и тайных операций опять пришлось с головой окунуться в запутанные проблемы мировой политики. Лорд быстро оказался на флагмане английской эскадры, которую под предводительством верного и несгибаемого адмирала Нельсона английский кабинет бросил в мутные, холодные и бурные в это время года воды Балтики защищать интересы акционеров всемогущей Ост-Индской компании. Лорд Уитворт и адмирал Нельсон хорошо понимали, что сражение за Индию надо начинать в Петербурге. Поэтому английская эскадра, быстро уничтожив датский флот прямо на рейде перед Копенгагеном и заставив маленькое королевство выйти из антианглийского союза, направилась к берегам Финского залива. Теперь беспокоиться пришёл черёд Павлу Петровичу. Но опасность подползала к нему отнюдь не с моря. Однако об этом он узнал слишком поздно.
2
И вот наступила та ночь с 11-го на 12-е марта 1801 года, которая потом долгие десятилетия возникала в ночных кошмарах больной совести многих участников этой дворцовой «революции». Роковое событие случилось, но главные заговорщики не были свидетелями страшного момента убийства. Граф Панин попал в опалу и был выслан из столицы ещё осенью, а у барона Палена хватило ума послать вперёд простых исполнителей, а самому контролировать переворот из-за кулис, появившись на сцене, когда вся грязная работа была уже выполнена.
В эту ночь император долго не мог заснуть, ходил по спальне в Михайловском замке в халате и ночном колпаке и думал. Его неотступно глодала одна мысль: прав ли он, отстраняя сыновей от всякой возможности взойти в будущем на престол? Ведь царь задумал сделать наследником племянника императрицы Марии Фёдоровны, принца Евгения Вюртембергского,
— Почему вас, папа, называют Павлом Первым?
— Потому, что до меня не было другого государя, носившего это имя, — ответил улыбаясь царь.
— Тогда я буду Николаем Первым?
— Да, если будешь царствовать, — произнёс Павел Петрович, и тут до него только дошло, что он всё время думал об угрозе, исходившей для него от старших детей: Александра и Константина. Но в чём провинились эти младенцы?
Император долго задумчиво смотрел на стоявшего перед ним очень высокого для своих четырёх лет сына и почему-то вспомнил того мальчугана, который так лихо маршировал по дорожке Летнего сада прошедшей весной. Его ведь тоже звали Николаем. При умелом воспитании из обоих уж точно могли получиться отличные военные. Царь знал, что его сын обожает играть, как и он сам в детстве, в солдатики и бить в барабан.
«Будущее за этими Николаями, — подумал Павел Петрович, выходя из детской. — Мой Николай будет приказывать, а тот, Муравьёв — так, кажется, его фамилия, — выполнять его приказания. Так кто же дал мне право вмешиваться в этот естественный процесс, при четырёх родных сыновьях призывать на русский престол никому не известного немецкого принца и создавать, по сути дела, новую династию?» — думал царь и нервно шагал по ковру, разложенному посередине просторной спальни.
Но так и не пришёл ни к какому новому решению. За окном в голых ветвях деревьев вдруг громко, пронзительно закаркало воронье, сбившееся в большую стаю. Царь и не подозревал, что птиц вспугнули его будущие убийцы, приближающиеся тихими шагами к Михайловскому замку. Усталый Павел Петрович лёг в постель и заснул.
Проснулся от шума множества шагов, к спальне явно кто-то приближался. И это был не караул. Царь сам сегодня снял с поста у дверей его покоев конногвардейцев, которыми командовал полковник Саблуков.
«Почему я это сделал? — вдруг спросил сам себя император и вскочил с кровати, озираясь вокруг испуганно. — Да, вспомнил: Палён мне нашептал, что конногвардейцы все сплошь якобинцы. Я и выпроводил их».
И тут перед Павлом всплыла картина того эпизода в коридоре, когда он отсылал караул.
«Что-то меня насторожило, но тогда я не придал этому значения. Что же это было? Ах да, глаза полковника Саблукова, который смотрел так странно на меня, когда получал приказание удалиться из замка, как будто прощался со мной. В его глазах был и укор, и какое-то немое предостережение, и печаль человека, который подчиняется непреодолимому року. Так что же говорили мне эти глаза? — судорожно думал император, глядя на дверь, за ней происходила какая-то возня и слышался шум голосов. — Да ведь меня пришли убить, — вдруг сразу, в один момент понял император. — И глаза Саблукова предупреждали меня об этом! Я оскорбил и отослал единственно верного мне человека! Господи, что я наделал!» — уже стонал Павел Петрович и метался по спальне.
Когда заговорщики ворвались в спальню, в кровати никого не было. На первый взгляд комната вообще казалась пустой. Идущий впереди заговорщиков высокий красавец Платон Зубов, последний фаворит Екатерины Второй, испуганно вскрикнул:
— Его здесь нет, он убежал! Господи, нам конец!
Но к кровати подошёл высокий генерал Беннигсен, ганноверский немец и друг барона Палена, потрогал подушку и простыни.
— Кровать тёплая, он только что встал, значит, он здесь, уйти из спальни можно только через эту дверь, в которую мы вошли. Ищите! — проговорил он с сильным немецким акцентом.