Судьба и другие аттракционы (сборник)

Раскин Дмитрий Ильич

— Но вот же, не оборачивается! — почти что кричит Марк. — А я устал. Не отдохну все никак. — После паузы. — Мы просто не можем по-другому, а они могут, но я докопаюсь до их изъяна.

— Мы не можем принять добро и свет вне откровения свободы, и мы правы. Да! Я снова понял — правы. Но понимаешь ли, Марк, их цивилизация еще очень юная. Высадившись на этой планете, мы оказались в Начале — в своем Начале, которого не было никогда, мы прекрасно знаем. Здесь воплощена мечта о Начале, которого не было.

— И которого мы недостойны, Джон.

— А мы попытались увидеть здесь Конец. Только его не будет никогда для нас, — мы не дотянемся… Наш путь к этому… но мы не дошли, не справились. А их путь в этом — вот в чем разница, Марк!

— А мы все никак не откажемся от пути, которого нет, — усмехается, пытается усмехнуться Марк.

— Путь, которого нет, выводит к…

— Пустоте, отчаянию, — подхватывает Марк.

— Чистоте и свету, — продолжил я.

Мы исследуем «окно». Теперь, по всем расчетам получается, «Возничий» пройдет. А «окно» оказалось стыком между пространственными плоскостями. (Как мы и предполагали.) Так вот как перемещались те, со второй планеты! У них должна быть какая-то карта всех этих «окон». Во всяком случае, стало ясно, что нам надо было искать у них. Все, что мы взяли с собой со второй планеты, было перелопачено в который раз, но мы не нашли.

Мы можем через «окно» войти в смежную плоскость пространства, но нам надо возвращаться на Землю, нам пора . А в смежную плоскость пойдет автомат.

Как знать, может быть, через это «окошко» «споры жизни» когда-то и попали на Землю?

29. Мне стало страшно

Девушку звали Кера. Высокая, немного нескладная. Марк? Это оживание каких-то отмерших пластов, не знаю, души, не души? Это его прорастание сквозь себя новой веткой, что ли — то, что делалось сейчас с Марком, я представлял примерно так.

Кера пыталась принять на себя его «тяжесть», его «боль». Но ведь все лимы пытались? Может быть, это с Марком потому, что у нее получалось неумело. Как-то трогательно неумело. В смысле, здесь неуместно любое «потому что».

Неужели лимы в самом деле принимают сейчас трепет, радость и предвкушение счастья Керы, потрясенность Марка, его изумление чистоте и силе своего чувства, боль отвергнутого Керой жениха?

А мы с Марком, кажется, уже учимся у них. Это снятие грани между собой и другим . И не в пользу безликости, а в любви и за-ради любви. Неужели можно научиться их дару любить другого как самого себя?! Мне стало жутко как-то: не обольщаемся ли мы на собственный счет, не соблазнились ли выходом за рамки своей натуры? Вдруг мы только придумали эту свою свободу от самих себя? Движемся по пути, да? Торопимся объявлять станции. А если все это сон? Пусть самый прекрасный и благостный, какой только был у нас. Пережить во сне счастье! Почему бы и нет? Но сон не может длиться бесконечно, тут Марк не прав. Как бы пробуждение не оказалось страшным…

А ведь их способность любить ближнего как самого себя можно победить, научив их любить мелких, гадких самих себя.

30. Надо бежать

Девушку звали Гервина. Я не мог ответить на ее чувство. Потому что, в конечном счете, любил не ее, а их всех. Любил полноту и правдивость их жизни, незамутненность, чистоту их бытия. Любил в них то, чего у меня никогда не будет. Любил эту свою любовь, быть может… Поняла ли она меня? Я не знал, что это у нее настолько глубоко. Мой жизненный опыт до полета в общем-то был небольшой и я, кажется, никому еще не «разбивал сердца». Но я должен был так. Я не вправе здесь… Я подавил свое чувство к ней и свое, шелохнувшееся было сладострастное удовлетворение от того, что «заставил страдать».

Гервина старалась «принять», «разделить» все это мое, ей так положено, Боже! И что, лимы теперь пытаются «разделить» муки Гервины? Вот так, понимая, что не разделят, не облегчат, зная, что здесь и нельзя «разделять», она должна здесь сама и одна… Принимают эти мои угрызения и рефлексии, не понимая (на свое счастье) их? Этот их «симбиоз» уже давал сбой. Нам надо остановиться! Покинуть их планету, пока не поздно. Пусть мы еще не успели закончить изучение «окна», ничего, продолжим в космосе. Надо бежать, пока не случилось то, чего себе не простим.

Марк был счастлив, чем добавил сколько-то радости «сознающим» его лимам. Их любовь с Керой умножала добро этого крошечного мира. Но нам надо бежать.

Хельга лежит на тапочках Стои. Запах хозяйки скрашивает ожидание, но ждет она спокойно, ибо знает — Стоя придет.

Мы не представляли тогда, насколько они могут «считывать» с нас. (Только начали еще изучать их телепатические и смежные с ними способности.) Исходя из того, что они «прочтут» во мне многое, я начал внушать себе что-то вроде: «все с Гервиной вышло так, потому что я не могу забыть Стою». Да-да, я прикрылся ею! Для блага лимов, чтобы не испытывать на прочность их чистоту, полноту их жизни, их «симбиоз». Но стыдно перед Стоей.

Я пытался сам поверить, я почти что поверил (в самую лестную версию для меня), но лицемерие так и осталось лицемерием, а мелкая подлость подлостью. Это даже хуже, что она была мелкой именно — тут какой-то особый оттенок, особое омерзение.

Они увидели всё. Вообще всё! И поняли даже, что я пытаюсь для их же блага. Они жалели меня, но в этой жалости впервые была заданность и еще были долг, рассудок, сознание собственной правоты… Нет, бежать, бежать! Немедленно, сейчас же. К черту исследование, к черту планы — бежать!

Пытаясь подняться над собою, я только лишь рушу, выворачиваю все, что лучше, выше меня. И как раз в тот момент, когда почти что уверовал, будто «у меня получилось» и что «я свободен». И само это свое «почти что» зачел себе как гарантию подлинности.

Мой коллега Меерс увидит здесь истерию, нервный срыв, объяснимый экстремальной ситуацией экспедиции, отсутствием связи с Землей и т. д. Миссис Фледчер возьмет глубже (она же всегда видит глубже, чем консультанты). Безответственное сближение с автохтонным населением планеты, пренебрежение служебным долгом, вседозволенность и мессианский комплекс при невозможности контроля со стороны НАСА. По первому пункту ввиду отсутствия прецедентов миссис Фледчер предложит поправки в Кодекс и Устав, подготовка коих и станет содержанием моей работы до самой пенсии.

Почему же Кегерн и Гордон так и ни разу не вышли на связь через это «окно»? Вот о чем не написал Гордон.

31. Марк

Я говорю Марку о том, что «пора», повторяю на все лады это свое «бежать». Долго, нудно. Марк слушает, кивает. Я чувствую что-то не то. И становлюсь еще зануднее, повторяюсь без конца и вдруг понимаю, что сейчас произойдет непоправимое. Я пытаюсь это не произошедшее еще, не наставшее непоправимое заговорить словами. Умножаю слова.