Судьба семьи Малу
Шрифт:
— Тебе ничего не нужно у Лекера?
— Нет. Впрочем, мне все равно придется выйти после обеда.
И г-жа Жамине спустилась. Она прошла по коридору мимо открытой двери — Ален мельком видел, как она надевала перчатки, — и тут, без видимой причины, она демонстративно закрыла эту дверь.
Ален был этим так удивлен, что повернулся к м-ль Жермене. А секретарша смотрела на Альбера Жамине, который делал вид, что ничего не видит и не слышит.
Когда жена Альбера уже семенила по двору к воротам, Ален заметил, что она, видимо, что-то забыла и повернула обратно, но не к входу в квартиру, а в контору.
— Здравствуйте, мадмуазель Жермена, — сказала она, проходя мимо машинистки и направляясь к столу мужа, которому хотела что-то сказать.
Ален, не зная, как ему себя держать, встал и поклонился. Она его увидела, мельком посмотрела на него, однако же на приветствие на ответила ни кивком, ни движением век.
— Дай мне немного денег, франков двести-триста. Альбер Жамине достал деньги из кошелька. Выходя, она обернулась к нему.
— Не забудь о том, что я тебе сказала по поводу двери…
Почему этого оказалось достаточным, чтобы испортить Алену настроение на целый день? Один раз, когда он только начал здесь работать, он хотел закрыть эту дверь, ведущую в контору. Но м-ль Жермена со своего места подала ему знак не делать этого. Он даже не спросил ее почему. Он понял, что дверь должна оставаться открытой. Его это устраивало, он не боялся холода. Контора была крошечная, а чугунная печка топилась, как печь на вокзале, и очень быстро становилось невыносимо жарко.
Может быть, он ошибался, но готов был поклясться, что этот инцидент с дверью был спровоцирован из-за него. Но почему? Он стал мучительно раздумывать. Он знал, что у г-жи Жамине нелегкий характер, и начал подозревать, что г-н Альбер не так счастлив с ней, как хотел казаться.
Когда его звали наверх, это было большей частью не для того, чтобы сказать ему что-нибудь приятное. Он же всегда оставался ровным, спокойным. Никогда не повышал голоса. Со своим братом Эмилем он тоже держался довольно смиренно, что не мешало ему терпеливо отстаивать свои идеи.
Конечно, это могло показаться смешным, но Алену хотелось, чтобы женой Альбера была жена его брата, розовая и улыбающаяся, а г-н Эмиль пусть бы справлялся с маленькой чернушкой, такой же желчной, как и он сам.
В конторе довольно долго царила какая-то неловкость. Потом, около полудня, стал падать снег, первый в этом году, сначала мелкий, потом закружились крупные хлопья.
М-ль Жермена не ходила обедать домой, потому что жила далеко от центра. Она приносила с собой еду и разогревала кофе на печке в маленьком голубом кофейнике. Жена Альбера вернулась домой. Ее не было видно, но Ален слышал, как она идет по коридору. Ее муж тоже поднялся наверх.
Ален нарочно помедлил, чтобы обменяться несколькими словами с машинисткой.
— Скажите, мадмуазель Жермена, до моего поступления сюда дверь в коридор оставалась открытой?
Жермена не знала, что и ответить, но так как она немного покраснела — краснела она легко, — ей уже не пришлось отступать.
— Да, — сказала она, — дверь всегда оставалась открытой, потому что в конторе не хватает воздуха.
Пробовали открывать форточку, которая выходит в мастерскую, но тогда сюда проникал запах горячего масла и расплавленного свинца. Кроме того, когда холодно, то благодаря этой двери лестничная клетка немного прогревается. Несколько раз, когда ее случайно закрывали, г-жа Жамине спускалась, чтобы открыть ее.
— Значит, — заключил он, — это из-за меня она закрыла ее сегодня.
— Не обязательно. На нее иногда находит, не обращайте внимания.
Весь день был для него отравлен и по другой причине. А жаль! Если бы не это, он бы радовался первому снегу, который еще не держался на тротуарах, но уже побелил крыши и плечи прохожих.
Возвращаясь к «Трем голубям», он увидел на стене, обклеенной афишами, одно свежее объявление, желтый цвет которого выделялся ярким пятном.
Распродажа богатой движимости после описи.
Дальше следовал инвентарь, инвентарь их мебели, по тому что речь шла об их имуществе, которое продавалось с молотка. Было и другое объявление, о продаже частного особняка, и третье — о строительных площадках, материалах, бетономешалках, грузовиках.
Во время обеда он старался не думать об этом, но, оказавшись на улице, не мог выбросить из головы мысли о распродаже, а еще его продолжала раздражать эта дверь, которую закрыли так злобно. Почему он был уверен, что сделано это было со злобой, направленной против него?
Он прочел объявление с начала до конца, и ему захотелось пройти мимо дома, где он жил около восьми лет, пройти по маленькой площади — на ней каким-то чудом лежал настоящий снег, снегом покрыт был и Купидон, так изящно стоявший на своем постаменте.
Такими же желтыми афишами были обклеены ворота, ставни первого этажа. Распродажа должна была состояться в будущий понедельник. Двери откроют настежь. Начиная с воскресенья толпа будет допущена в дом, чтобы любоваться мебелью, безделушками, картинами, которые собрал Эжен Малу и так ими гордился.
Ален не любил почти ничего из вещей, находившихся в доме, но тем не менее распродажа огорчила его. Он не переставал думать об этом и после обеда. Хороший ли вкус был у его отца? Этого он не мог утверждать. Когда Ален с сестрой были помладше и еще понимали друг друга, они называли все это ужасной безвкусицей.
Их отец любил только два стиля мебели и других предметов: позднее средневековье и стиль ампир, и это придавало дому довольно странный характер.
В большой гостиной, например, он поставил огромный ламин, который приобрел за большие деньги в одном из замков Бурбонне — произведение XV века: серый камень, покрытый сверху донизу скульптурами — смешение персонажей различного роста, рыцари в латах со знаменами, дьяволы, двурогие существа и апокалиптические звери.
Между окнами, на поблекших коврах, стояли сундуки той же эпохи из дерева, до того изъеденного червями, что в руках они превращались в пыль. Там же стояли церковные скамьи, статуи, вывезенные из монастырей и аббатств.