Судьбе наперекор
Шрифт:
— Как бы его очеловечить?
— Елена Васильевна, а, может, ну его? Не будем с ним связываться? — просительно произнес Карлсон.
— Ребята, это что, священная корова, которую нельзя трогать? — удивилась я.
— Да нет,— поморщился Карлсон.— Трогать можно, но уж больно противно.
— Верю! Но надо! Так что придумайте что-нибудь.
Парни переглянулись, Малыш вышел из комнаты и очень скоро вернулся с двумя ведрами, судя по цвету, волжской воды. Они, наклонив кушетку, свалили Трухина на пол и облили водой из одного ведра — тот что-то забормотал и начал шевелиться. Тогда Малыш, чье лицо, обычно не выражавшее никаких эмоций, скривилось от омерзения, уцепил Трухина сзади за воротник и одним рывком поставил на ноги около стола, по-прежнему держа за ворот. А
— Ой! Мальчики пришли,—радостно залопотал он тоном, не оставлявшем сомнений в его сексуальной ориентации, и мне стало ясно, почему Малыш и Карлсон так не хотели с ним заниматься.
— Вот ей,— Карлсон показал Трухину на меня,— ответишь на все вопросы. Понял? — Тот согласно закивал.— Ну, мы пойдем тогда? — просительно сказал он, глядя на меня — видимо, им было невмоготу находиться с этим отребьем в одной комнате.
— Идите, конечно! — кивнула я и спросила Трухина, раздельно и отчетливо выговаривая слова, чтобы он все понял с первого раза: — К вам в пятницу, 6-го июня, после обеда приходил молодой человек. Что вы о нем помните?
— Помню, конечно,—слащаво заулыбался он.—Такой славный мальчик, ладненький, крепенький. И кожица такая гладенькая, чистенькая... — Я почувствовала, что у меня комок подкатывает к горлу от его слюнявых восторгов.— Только глупенький он еще...
— Почему?
— Да разве ж можно было такую кожицу портить! — он всплеснул руками.
— Чем? — невольно насторожилась я.
— Татуировкой.
— Какой татуировкой? Где? Да говорите вы, черт бы вас побрал! Что мне из вас все приходится по слову выдавливать! — взорвалась я.
— Вот здесь,— Трухин показал на свое левое предплечье.— У него здесь пчелка была.
— Что?! — невольно вскрикнула я и переспросила: — Пчела? Именно пчела, а не оса?
— А что, между ними есть разница? — удивленно спросил Трухин.— Ну, может, и оса. Я не знаю.
Вылетев из медпункта, я, чуть не сбив с ног парней, почти бегом ринулась к кабинету Пончика, но вовремя затормозила — рассказать-то я Солдатову с Чаровым ничего не могла, не подведя Кольку. Под удивленными взглядами взиравших на мои метания парней я остановилась около окна и уставилась на улицу. «А что, собственно, произошло? — подумала я.— Ведь, судя по рассказу Егорова, это были именно “Осы” и я просто получила тому еще одно подтверждение. А вот Семенычу с Михаилом об этом знать совершенно необязательно, потому что мы не исполнителя ищем, которого «вся королевская конница и вся королевская рать» поймать не смогли, а заказчика вычисляем. Так что нечего горячку пороть!». Немного успокоившись, я решила посмотреть, а можно ли постороннему человеку на взгляд определить, где находится директорский кабинет, и в сопровождении недоуменно переглядывавшихся Малыша с Карлсоном вышла во двор. С большим трудом продравшись через кучи хлама,я добралась почти до берега и посмотрела на здание. Елки-палки! Да тут и расспрашивать никого ни о чем не надо было: на грязном и облупившемся торце только три окна на втором этаже вызывающе сверкали новыми стеклопакетами с зеркальными стеклами, а четвертое было таким же обшарпанным, как и все остальные. Все ясно: старое окно находилось в приемной, а остальные три в кабинете и комнате отдыха.
— Впечатление у меня, господа хорошие, такое, что без кофе мне не обойтись,— заявила, вернувшись в кабинет Семеныча и предложила: — А поехали-ка в то кафе, где вчера были. Кофе там совсем неплохой. Как?
— Принимается,—дружно ответили они.
Отпустив водителей Чарова и Солдатова пообедать,
— Послушайте! Объясните мне, почему на заводе держат такого субъекта, как Трухин? Ведь омерзительнейшая личность! — спросила я по дороге.
— А потому,— объяснил Семеныч,— что он когда-то был очень хорошим венерологом, а потом Богданов оплатил ему специализацию на нарколога и стал Трухин чем-то вроде придворного врача, и вся семейка у него дружно лечилась, кто от чего. Вот и держали под рукой, и платили по-царски, а человек он слабый оказался и скатился до такого скотского состояния. А насчет склонностей его необычных, так он всегда ими отличался. Хочешь анекдот на эту тему?
— Давай,— согласилась я.
— Встречаются два мужика, один другому гордо так говорит: «Я гей», а второй его спрашивает: «А пиджак от “Версаче” у тебя есть? “Мерседес”? Квартира в престижном районе навороченная?». Первый ему: «Нет». «Ну тогда,— говорит ему второй,— ты не гей! Ты пидор!» Вот так, Лена. Был когда-то Трухин гей, а стал пидор.
Я исключительно из вежливости хихикнула — не люблю я такого сорта анекдоты, и, когда мы уселись за столик и сделали заказ, спросила у Чарова, что он успел узнать.
— Должен тебя разочаровать,— невесело усмехнулся Михаил.— Свиридов здесь совершенно ни при чем: Софа в Израиле вышла замуж за врача, тоже эмигранта из России, а сам Иваныч работает инженером-механиком в небольшой транспортной компании на побережье. И оба они, то есть Свиридов и его зять, к МОССАДу, о чем мы с тобой подумали, никакого отношения не имеют. Жизнью своей в Израиле семья довольна и, хоть и больно Иванычу было узнать, во что теперь завод превратился, но... — он, извиняясь, развел руками.
— Что же у нас тогда получается? — стала я рассуждать.— Свиридов в качестве заказчика отпадает. Кузнецов, как выяснилось, тоже совершенно ни при чем — с самым честным видом соврала я.— Так что вернулись мы с вами, уважаемые, опять к самому началу. Будем искать мотивы, а поймем их, так и на заказчика выйдем.
— Ну, нам-то с Михаилом это не впервой,— невесело усмехнулся Солдатов.— Только ответь ты мне, старому сыскарю, какого черта понадобилось натравливать на Богдановых профессионалов такого уровня, что после них ни одного следочка, ни одной зацепочки не остается? Коль возникла такая нужда, то убрали бы их своими силами — простенько и без затей. Морда Мордой, но и на него управа в конце концов нашлась, а у Наумова, откровенно говоря, авторитет среди деловых не тот, чтобы с ним всерьез считались. У нас в области и своих уголовников хватает, зачем же было совершенно сумасшедшие деньги на каких-то варягов выбрасывать? Да еще с выкрутасами со всякими? А?
И тут до меня дошло.
— Вот именно, Семеныч! Вот именно! С выкрутасами! Чтобы не перепутали с обычными разборками. Господи! Как же я раньше этого не поняла! Судите сами: их всех могли шлепнуть, например, из снайперской или подорвать! Элементарно! Но это было бы обычно! Ведь их всех по отдельности мог заказать кто угодно. А эти убийства своей необычностью должны были оказать на всех еще и психологический эффект: показать, что Богдановых преднамеренно и срочно, обратите внимание, именно срочно, выкашивает фирменным почерком кто-то один, чтобы запугать остальных. А кто эти остальные? Только Наумов и акционеры завода. Вот и получается, что заказчика нужно искать именно здесь. Наумов отпадает, остаются акционеры, один из которых этого киллера и нанял. Но за каким чертом ему это потребовалось?
— Вот мы, Елена, и вернулись туда же — нет мотивов,— подытожил Михаил — Первый закон криминалистики гласит — «Кому это выгодно?». А в данном случае это было невыгодно абсолютно всем акционерам — я же тебе говорил.
— Откуда ты это знаешь? — возразила я.— Они, что, тебе письменную гарантию давали? Кто-то для вида мог соглашаться, а на самом деле был против. Что, не бывает так? Я сама в хозяйственных делах ничего не понимаю, поэтому скажите, есть у вас на заводе специалист по этим вопросам или нужно на стороне кого-то искать, чтобы проконсультироваться?