Судьбе вопрек
Шрифт:
— Спасибо. Наверное, — решила поскорее закончить с формальностями и протянула руку с катетером, чтоб его сняли.
— Не так быстро, лягушонок. Опять желаешь прыг с койки и поскакать? Нет-нет, наскакалась уже! Что тебе говорил фет Григорий?
— А давайте без нотаций? — обреченно протянула я, понимая, что нотации все равно будут.
— А давайте без давайте! Сижу я, значит, заполняю журнал, домой собираюсь, к своему ненаглядному. Вечер у нас, между прочим, романтический намечался. И твой кишечник в нашей программе не значился. Тут Лоби звонит. Григорий, бросай все, ужас-кошмар, печаль-беда, взрыв, трах-бабах, кишки-перитонит. Знаешь, о чем я подумал?
Приподняла бровь, потому что
— О том, что накрылся ваш ужин задницей аркха?
— О том, что давка в крематории и, быть может, мне лучше просто вниз спуститься и в очередь тебя поставить, чем бегать вокруг стола с твоими кишками и пытаться сделать все, как было.
— Но ведь сделали! — какая-то слабая попытка благодарности, но и доктор не ахти как вежливо со мной разговаривал.
— Только благодаря крови фетройской и сделал.
Я обомлела.
— Какой такой… фетройской крови?
— Ну как же? Оседлал я тебя, мчимся с ветерком до операционной, — он резко нажал на мой живот, в то место, где прежде, предположительно жил аппендицит, и я вскрикнула. — Да ладно тебе. Я ж не на честь твою покушаюсь, красавица. Еще разок и оп! Все, шикарно. Полежи. Заказываю, значит, я кровь для тебя, а не дают! И через несколько минут амбал твой пакет тепленькой приносит. Откуда, спрашивается?
— Мне почем знать? У себя, быть может, откачал?
— Точно болезная, — во время разговора Григорий худыми пальцами щелкал по сенсорным панелям разных аппаратов, проверяя состояние моего организма.
— Так ведь нельзя так быстро кровь доставить. Где фетрой, а где я.
— А где рука фета Сайонелла. Вот где? Видала, как он умеет? Вот есть рука, а вот и нет руки!
Он как-то странно вытянул руку вперед, а затем потянул на себя.
— Я лично из воздушных карманов ничего доставать не умею. А он — умеет. Два дня назад почки надо было пациенту одному. Ребенку. А у нас, как назло, закончились! Ну, все, думаю, секир башка. Туши свет. Долго он без почек пролежит? Нет, ну пролежит-то долго, что ему, трупу-то не лежать. Не убежит чай, но хотелось, чтобы пожил еще малец. Заказали, но подходящие оставались только в двадцатом районе. А это путь не близкий. Часа три-четыре, даже по верхнему коридору. Кровь фонтаном, показатели скачут, стазис трещит по швам — он с искрой рассеивателя. Дело ясное, что дело темное. И тут фет Сайонелл узнал о таком деле, сказал — ун момент! Расспросил тщательно, где, что и как находится, а затем сунул руку куда-то в пустоту и вуаля! Получите — распишитесь. Нет, мы, конечно, потом по полной за такое самоуправство получили и даже расписались, что больше так не будем, а фет Сайонелл еще за больницу и штраф огромный заплатил. Но суть в том, что малец сейчас живет. Почки были там, а стали тут. И на все про все — десять секунд. Так что, достать из воздуха пакет крови для него раз плюнуть и даже растирать не надо. Эх, — как-то грустно вздохнул он, глядя в пустоту. — Так, о чем это мы?
— О том, что надо меня освобождать из этих проводов!
— Да. Об этом. Еще часик полежишь, вот эта штуковина докапает, — Григорий как-то странно на нее посмотрел. — А что это вообще за штуковина такая? Эрна!
Эрна прибежала на рев доктора через десять секунд. Спринт отразился на ее лице красными пятнами. Она тяжело дышала:
— Что? Что случилось, ей хуже?
— Пришла в себя. Это что за дребедень? — он указал планшетом на висевший на капельнице небольшой пакетик.
— Так это… это седативный препарат, для… ну… фета Мирианская распорядилась.
— Вот оно что. Ну, в общем, докапает эта штуковина и пойдем. Остальное свистни парням, пусть увезут. Все. Пока, красавица. Надеюсь, больше никогда не встретимся. Ну, чтобы так. Ты снизу, а я сверху. Не то, чтобы я предпочитаю, когда женщина сверху, просто…
— Григорий. А вас, наверное, другие пациенты ждут?
— Да. Точно. В общем, бывай. Не взрывайся больше.
— Спасибо вам! — крикнула вслед, но мне, не поворачиваясь, лишь ручкой помахали.
Исчез он так же стремительно, словно и не было этого странного хирургического вихря. Пусть мужик и с причудой, но он мне все же жизнь спас.
Когда странный пакет докапал, я самостоятельно избавилась от катетера. Все же, такие манипуляции я сотнями уже делала, а тревожить персонал не хотелось. У них и поважнее дела найдутся. Приняла душ — на пятидесятом этаже в каждой палате имеется отдельный, причесалась, оценила в зеркале серо-зеленый оттенок лица, затем рассмотрела тонкую белую ниточку шрама, которую при желании можно будет и вовсе убрать и вздохнула. А потом плечи как-то сами опустились, ведь на них легла тяжесть воспоминаний. То, как я поступила с Максом и Харви. Чувствовала себя последней дрянью! Решила, что обязательно объяснюсь с фетом Ронхарским. Извинюсь перед ним. А с Харви… Нас больше нет. И это нужно принять. Не знаю, как унять боль и пустоту в сердце, но… Хотя, почему? Фет Сайонелл наверняка сможет хоть немного поднять мне настроение! У него на все случаи жизни есть подсказки. А, может, он и сам поймет, что все это я сделала не по доброй воле? Рассказать я не могу из-за приказа, но ведь он проницательный. Настолько, что порой кажется, одна из его искр — чтение мыслей.
Тана и Альби не было, что не удивительно — в такое время они должны быть на уроках. Я отписалась им, что пришла в себя, все хорошо, можно не волноваться, но ответа не получила. Странно.
К фету Сайонеллу шла, натыкаясь на встревоженные взгляды коллег. Даже Марта, завидев меня, сделала вид, что не заметила, а потом и вовсе сменила траекторию движения и скрылась обратно в палате. Странные все какие-то.
— А где Лоби? — спросила у Греты — новенькой поломойщицы. Она одна из немногих нормально со мной общалась.
— Так… совещание у нее. Весь старший персонал там, — она как-то странно вздохнула. — Как ты?
— Я же была в надежных руках! Все хорошо.
— Ага.
Сказала, а сама глаза опустила, а потом и вовсе спиной повернулась, продолжая намывать полы. В больнице, кстати, роботов не используют. Полы моют по старинке, ручками.
Решила, что эти самые ручки неплохо наполнить чем-нибудь вкусненьким. Дедушка наверняка за меня переволновался, положена вкусняшка! Быстренько сбегала на первый этаж в любимую кофейню, взяла два больших горячих шоколада с взбитыми сливками и зефиром. Улыбаясь, как новенький волар, постучалась в палату, но мне не открыли. Ладно, я же внучка, что я там не видела?
— Угадайте, что у меня тут?
Но в ответ тишина. Я опустила стаканчики, а затем у меня самой все опустилось. Постель фета Сайонелла была разобрана. То есть совсем. Голый матрас, голая подушка. Рядом стояла телепатоколяска. В тумбочке не было вещей. Только поверх матраса лежал альбом с фотографиями, который я ему подарила.
Фет Барский, вопреки обыкновению, не развлекался. Телепатовизор безмолвствовал, а сам мужчина тяжело дышал. Я отставила стаканы, проверила его показатели, добавила кислорода и немного увеличила дозу обезболивающего. Мне это дозволялось. Аппараты все равно не дадут сделать ничего критичного. В случае такого вмешательства сразу сработает сигнализация, и сигнал будет направлен на планшет Лоби и лечащего врача, которые либо подтвердят действие медсестры, либо запретят его. Дыхание фета Барского выровнялось, а я развернулась к разобранной постели и подошла ближе. Взяла альбом, села на матрас.