Судьбе вопрек
Шрифт:
— Какую плату они предлагают?
— Сто с пустышек, десять с искристых и одна единица с великородных.
Я усмехнулась:
— Исключено. Со всех по десять.
— Со всех… Но… Великородные не станут платить по десять единиц за то, чтобы посетить парк.
— Тем лучше для парка! И его посетителей, — я нагло улыбнулась, втайне радуясь, что хоть где-то могу нагнуть этих великородных. Нечестно, что свежий воздух, ягоды и грибы будут доступны лишь тем, у кого искра сильная.
— Вы в этом уверены?
—
— Никто, фета Сайонелл.
— Тогда и вопрос закрыт. Со всех по десять и никак иначе. Если для великомордых… в смысле, великородных это много — пусть уменьшают, но одинаково для всех!
— Я вас понял, — Ред Кайли улыбнулся. — Буду рад с вами работать, фета Сайонелл.
Пожала плечами и, отложив планшет, удовлетворенно вздохнула. А затем увидела фета Сайонелла, и реальность навалилась на меня могильной плитой.
Значит, я теперь наследница дедушкиной империи? И книги по бизнесу мне необходимы, чтобы эту империю не разбазарить? Смех и только! Я мамино кафе уберечь не смогла, как мне уберечь целую гигантскую компанию, у которой, судя по графикам Ликвид Сторидж, дела не ахти? Впрочем, если мы займемся зеленым кольцом, дела явно пойдут в гору.
— А вы проницательный человек, Оуэн! Наверняка все на десять шагов вперед просчитали, когда акции покупали!
Я посидела еще какое-то время, просто разглядывая улыбающееся лицо дедушки, а потом вспомнила строки из его письма. О том, на что способна моя сила. Чувствуя себя более уверенной в присутствии фета Сайонелла, в котором еще теплилась жизнь, просто глубоко-глубоко, там, за стазисом, решила попробовать сбросить с себя приказ Зейды. В конце концов, Оуэн прав. За любовь надо бороться. И я никогда себя не прощу, если сдамся без боя.
И я пыталась.
Правда пыталась…
А потом приехал Марк Гай. Мы познакомились, и он мне понравился. Как и дед — открытый, непосредственный, честный. Только силой от него разило неимоверно, разве что воздух не вибрировал. Оказалось, что фетрой Сайонелл приехал не только на ритуал сожжения, но и на поединок. Поединки общемирового масштаба, связанные с захватом власти другими дистриктами, судит всегда собрание фетроев. Главы всех дистриктов будут присутствовать на казни Харви. Сегодня вечером. Сегодня… И я должна там быть!
Мы собрались в третьей кремационной. Долго спорили с Марком Гаем. Я настаивала, я просила, я умоляла не кремировать Оуэна, оставить, как и фета Барского, жить на аппаратах, сколько позволит его организм, но фетрой оказался непреклонен.
— Такова была воля моего дяди, Александрин. Я не могу пойти против нее.
— Все вы можете, вы же фетрой!
— Это не связано с моим статусом. Это связано с семейными узами и уважением. Ты поймешь. Со временем.
— Никогда. Я никогда этого не пойму!
Альби привезла мне то самое платье, в котором фет Сайонелл хотел меня видеть на своих похоронах. Я не сразу смогла надеть его, а надев, даже до конца не понимала, что происходит. Даже когда в печи трещал огонь, а присутствующих, несмотря на то, что мы стояли за стеклянной перегородкой, обдало жаром, не понимала. Смотрела на фета Сайонелла, такого живого, и не понимала, как можно сунуть его туда? Как можно превратить в пепел того, кто еще жив? Его же только разбудить надо, как следует. Перезагрузить, так сказать…
Перезагрузить.
По телу пробежали мурашки от возможного предположения.
Перезагрузка!
Ред Кайли думает, что после полного уничтожения иммунной системы земли ее можно перезагрузить, засадив здоровыми растениями и дать им сделать свое дело. Что это поможет восстановить нашу планету. Целую планету! А что, если… Пробовал ли кто-нибудь так с людьми?
Огонь уже коснулся волос Оуэна, когда я закричала:
— Остановитесь! — я кинулась к перегородке, но фетрой Сайонелл легко перехватил одной рукой и удержал меня. — Стойте! Пожалуйста, стойте, не надо! Я знаю, как ему помочь!
— Ему уже не помочь, Александрин. Просто смиритесь. Все кончено.
— Я знаю, правда! Правда!
Фетрой поднял ладонь, и распорядитель крематория остановил каталку, сбил огонь с волос фета Сайонелла, закрыл печь, ожидая нашего решения.
— Говори.
— Я не доктор, но фет Майнхатстофф натолкнул меня на мысль. Что если перезапустить иммунную и нервную системы фета Сайонелла? Это поможет победить болезнь Торкинсона?
— Не понимаю, — Марк Гай сдвинул брови и посмотрел на Лоби.
— Болезнь Торкинсона — вирус, который умирает при температуре ниже ста градусов и выше двухсот. Боюсь, Ланни, то, что ты предлагаешь, неосуществимо.
— Нужно убить вирус и сделать перезагрузку его организма!
— Это убьет самого фета Сайонелла, — она в этом ничуть не сомневалась, но почему-то у меня теплилась надежда.
— Какая разница, если его все равно собираются сжечь? Почему нельзя сперва попробовать? Заморозить? Если сделать это в стазисе…
— Тогда и болезнь погрузится в стазис.
— Ну, можно же что-то придумать! Я уверенна, что можно!
— Я свяжусь с лечащим врачом Оуэна для получения консультации. Если есть хоть малая надежда, что слова Александрин могут обрести плоть, мы это опробуем.
Доктор ответил не сразу и это, пожалуй, были самые долгие минуты ожидания в моей жизни. Даже сердце разболелось. Ребята обнимали меня, даря молчаливую поддержку, хотя это я их должна была поддерживать. Но куда мне?
Наконец, доктор ответил, внимательно выслушал мои сбивчивые рассуждения, затем нахмурил брови и задумался.