Судьбы, как есть
Шрифт:
Мормурадов подошел к бледной и еле живой Ольге и, взяв ее за подбородок, произнес:
— Ну, кто из нас лучше? — рассмеявшись, тут же добавил: — Не хочет твой француз говорить, где деньги лежат. Я ему говорю, что убьем жену и дочь, скажи, где деньги лежат в квартире, где сейф спрятан, где деньги и карточки еще лежат, и все будет нормально, всех отпустим. А он мне сказал, чтобы я и не пытался узнавать, все равно ничего не скажет. Жадный у тебя мужик, Ольга, а главное — жестокий и не хочет вас спасать. Бабло для него
— Приведите его сюда, он все расскажет при мне, я знаю, как с ним говорить, — настаивала Ольга, у которой после этой хурши-довской брехни пропала надежда, что Тьерри жив. Разве может предать свою дочь и Ольгу Тьерри? Никогда! Она прямо, глядя в глаза Хуршида спросила: «Тьерри мертв?»
— Нет, он отдыхает пока, — быстро отреагировал Мормурадов и понес спортивный рюкзак к выходу.
У Ольги началась истерика, она не могла сдерживать слезы и громкие всхлипывания.
— Хуршид! Смотри на время, — останавливая его за руку, сказал Гарисов.
Мормурадов достал свой сотовый телефон и набрал номер Джуробая Ашотова.
Дядя Жора молчал. Хуршид несколько раз прошелся по комнате, ожидая ответа. Наконец, на том конце связи он услышал знакомый хриплый голос дяди Жоры:
— Ну, говори, что там у вас?
— Нет машины, — выдержав паузу, ответил Мормурадов.
— Как это нет? Я прокляну твою мать! Ты понимаешь, что говоришь? Я получил задаток в десять кусков зеленью и пустил их уже в дело. Ты что это, баран, говоришь? Ты, хренососина, понимаешь, что базаришь? Ну и что теперь?
— Есть золото, доллары, евро, есть карточки с баблом.
— Все равно вы обосрались, кричал Ашотов, — я вас порву за такой прокол. А где же «Лексус»?
— Он в ремонте. Есть документы.
— Суки вы грязные, зачем тогда полезли? Настырный ты гавнюк, — ругался Ашотов.
— Но ты же сам торопил. Теперь назад хода нет, есть один жмур.
— Кто?
— Хозяин.
— Где его достали?
— В ванной, наверху.
— Ну, вы ублюдки. Говорил же сделать тихо и не в хате.
— Что нам делать с бабой и ребенком?
— А то ты не знаешь? Мне ваши хвосты с ментами не нужны.
— Где мой паспорт? Ты обещал еще до пятнадцатого, — твердил уже о своем Мормурадов.
— Хватит по телефону базарить. Будет тебе паспорт. Без паспорта не уедешь. Слушай Рустама, он знает, что делать. Звони Вахобу, пусть срочно едет к метро. А с ним все ко мне, не вздумайте растаскивать, что взяли. Симку теперь эту выкинь. Звони потом с телефона Вахоба.
После этого разговора Мормурадов понял, что свидетелей оставаться не должно. Он искоса глянул на Ольгу, но жалеть ее не стал. Его в этой жизни никто не жалеет, а себя любить он обязан. Подойдя к Гарисову, он сказал:
— Жора в гневе. Сказал все взятое в квартире везти к нему.
— А, как с этой красоткой и ее ребенком?
— Он сказал, что ты все знаешь.
— Значит, дал добро?
— Да! На, возьми мой телефон и звони Вахобу, чтобы не проспал. Подъедет — пусть сразу позвонит.
Гарисов дозвонился не сразу, только через его соседа по съемной квартире. Вахоб пообещал выезжать. Он глянул на напряженное лицо Ольги, которая пыталась хоть как-то понять, о чем говорили преступники на узбекском языке и сказал:
— Оля, надо бы еще что-то найти в квартире для Хуршида, а то зол он очень после разговора с Жорой. Поищи еще, найди что есть, и мы тебя отпустим, верней, уйдем.
— Возьми стул, войди в спальню, открой правую сторону шкафа-купе и там вверху увидишь сложенный верх детской коляски и принеси ее тихонько сюда.
Когда Гарисов принес корпус коляски, то под матрасиком Мормурадов вытащил двадцать две тысячи евро. Он их пересчитал на столе, улыбнулся, разделил пополам и одну часть отдал Гарисову, а вторую взял себе.
— Ладно, русская проститутка, ты заслужила себе жизнь.
— Я не проститутка. Зачем оскорблять? Отпустите меня и убирайтесь вон!
— Вы всегда русские, как проститутки, и вы нам детей не рожаете, а обслуживаете нас. Нам, француженка, не хватает еще пятьдесят тысяч долларов и открытый сейф. Ха… ха… ха, — смеялся Мормурадов, подмигивая Гарисову.
Ольга, увидев эту перемену бандитов, сказала:
— Все, уходите и приведите сюда моего мужа. Я больше не могу терпеть ваши издевательства. Вы ненасытные и бессердечные, вы как звери без человеческих чувств и понятий. Ну, кто же вас, таких сволочей, родил?
— Короче, ты не шипи, а ищи еще пятьдесят тысяч. Поняла? — Сделав злую и оскорбленную свою звериную «морду», — сказал Мормурадов.
— Я не верю вам, что вы можете держать свое слово. Вам золото я отдала, деньги все отдала, вы же все темните, ведете разговор на своем языке, и если вы все-таки решили нас убить, то такие, как вы, это сделают. Я не буду больше ничего показывать, хоть пытайте, хоть убивайте, — видимо, у Оли уже кончался запас терпения, и она теряла контроль за речью, хоть и понимала, что злить бандитов не стоит.
— Ольга, твой муж не хочет вести с нами диалога, но по его разговору становится ясно, что у вас есть еще деньги. Ты нас пойми, мы уйдем, но нам долго надо будет скрываться от ментов без работы и заработка. Давай раскалывайся, и мы сдержим свое слово, — разговорился Мормурадов.
— Я клянусь Аллахом! — быстро сказал Гарисов, думая, что у Карделли еще есть деньги.
— И я клянусь мамой и Аллахом, что уйдем, оставив тебя и дочь твою в живых, — поддержал клятвенное обещание Гарисова и Мормурадов.