Судьбы местного значения
Шрифт:
А потом в их палату принесли Абадиева. И Чичерин заплакал. От облегчения и радости. Жив, чертяка! Несмотря ни на что! На спине Умара не было живого места. Он, как и Маврищев, принял на себя, все что летело справа, закрывая маленького Мишу и Марию. Оба кстати целые и невредимые. Мишу в тыл увезли, в детский дом определили, а Маша как член группы теперь сиделкой у Лукина и своего «благоверного».
— Охо-хо…
Чичерин покосился на соседа по лавке. Никак горем своим делится начнет, и не ошибся.
– Намедни хотели ногу отнять, — вздохнул тот тяжко. — Не дал.
– И что? — Юрий покосился на бедолагу. — Нога-то на месте.
Ранбольной конечно же приукрасил, как большинство ранбольных, что рассказывали о своих болячках. Операция была неделю назад, не меньше, иначе бы не ковылял бы так резво по аллее. И да, тема ранений самая популярная среди ранбольных. Но скоро сменится — и про тяжелые бои поведает, и про всякие случаи расскажет. Не первый такой собеседник, что хочет душевные терзания свои излить.
Чичерин слушал болтовню ранбольных спокойно. Терпеливо внимая гореизлияния. Еще на курсах их учили — говорят по собственной воле, не прерывайте, слушайте внимательно, запоминайте, сопоставляйте факты, анализируйте. Сочувствуйте, соглашайтесь. Надо что-то узнать конкретнее — задавайте наводящие вопросы. Подталкивайте к нужной теме мягко, непринужденно. На допросах будьте беспристрастны, давить не надо. Сведения, полученные под страхом или пытками, приведут к оговору или взятию чужой вины на себя, лишь бы все это прекратилось. А результат будет нулевой. Тут не допрос, но все же…
– За то спасибо военврачу, — сообщил радостно Зайцев. — Много лет жизни ему! Не стал ногу отрезать. Взял да какую-то хитрую операцию сделал. Но вот ведь курьез — военврач-то немец!
– Неужели! — в деланном удивлении поднял брови Юрий.
– Точно те говорю! Имя-то у него — Карл, а по батюшке — Генрихович.
– И что? — прищурился Чичерин.
– Как что! — воскликнул Зайцев. — С немцами же воюем.
– С немцами, — согласился лейтенант. — Но военврач наш, советский человек. Он наши жизни спасает. Сутками операции делает. Сколько уже бойцов с того света вытащил! Тебе вон, ногу сохранил. А ты — немец…
– Эт-то да… — и говорливый ранбольной задумчиво умолк.
Про Маевского поведал капитан госбезопасности Маклярский. Конкретно ничего не сказал, только что военврач будет эвакуирован в Москву вместе с группой, и лейтенант решил, что Маевский имеет какое-то отношение к «Фениксу». Возможно, он ошибается и причина в другом. Как же мало фактов для размышлений! Скорей бы вернуться в строй. Надоело ничего не делать.
Шумели под ветром кроны лип. Плясали вокруг солнечные лучики, прорывающиеся сквозь листву. Где-то заиграла гармонь. И гуляющее ранбольные потянулись поближе к гармонисту. Хоть какое-то развлечение. Юрий посмотрел в ту сторону. Вздохнул. Отец тоже на гармони играл, а он не смог научился — ноты и звуки для него что темный лес. Даже петь не умел…
– Тут молва идет, — начал говорить Зайцев. — Про тех, что в особой палате лежат, где охрану приставили…
Чичерин
Вот последнее настораживало и злило. Секрет особой государственной важности называется. И ведь запретить такие разговоры — значит только подтвердить. Надо с местным особистом переговорить. Пусть иной слух пустит, опровергающий. А о прорвавшейся через фронт группе добавит несуразностей, чтоб свести все к простой небылице.
– Браток, табачка не найдется? — спросил Зайцев ковыляющего мимо ранбольного.
Тот отрицательно помотал головой. Иван тяжело вздохнул и вновь тему сменил:
– А бои-то были тяжелые! Ребят полегло — мама не горюй! Немец и из пушек бьет и с самолетов бомбы кидает. Жуть! Где небо, где земля — непонятно. Вот осколком мне и вдарило. Боль адская! А немец прет! Наши ураганный огонь открыли. Думал — все, отбегался…
Юрий невольно вспомнил прорыв. Только мыслей об смерти вовсе не было. А страх да, был, только не до боязни было. Упорно шли к цели. И дошли! Может в этом причина? Если есть цель, то и боятся некогда?
– А вот слышал — баяли, что на юго-западном немцам так дали прикурить, что немчура драпала, бросая технику, — вновь сменил тему Зайцев. — Тьму танков у немцев пожгли! Не вру! В сводке передавали — до пятисот брошенной техники насчитали!
Чичерин согласно кивнул — были такие разговоры. Саму сводку не слышал — когда передавали, группа еще по немецким тылам шла. И судя по разговорам, разгромили чуть ли не всю танковую армию немцев. Правда и своих машин много потеряли, но победа явная и очень нужная. Вон как Зайцев воспарил, рассказывая. И другие тоже радостно это приняли.
– А ведь могут! — продолжал тем временем Зайцев. — Знали куда и как ударить! Наверняка все знали, раз разнесли немцев в пух и прах! Я вот все думал — вот бы взять, да вернуться в двадцать второе. Рассказать все товарищу Сталину, чтобы врага встретить стальной стеной, стальной лавиной…
Чичерин недоуменно посмотрел на Зайцева.
– А что? — сказал тот. — Плохо что ли было б? Сунулся немец, а ему ка-ак…
Иван еще что-то говорил, но Чичерин углубился в свои мысли. А ведь Зайцев в своем наивном предположении дает версию. Пусть невероятную, но все же…
– А никакой пощады тварям! — прервал размышления Зайцев. — Чего удумали, гады! План «Ост» выдумали.
– Чего?! — подпрыгнул от неожиданности Чичерин.
Это было в тетради. План «Ост», кратко. Эти страницы Юрий просмотрел бегло, запомнил и отложил, как пока несущественное. И тут на тебе — среди слухов появилось…
– Как чего? Не слышал разве? Фашисты решили нас всех уничтожить. С утра в газете прочитали. Все как есть рассказано!
Интересная новость. В палату газеты приносили. И «Известия», и «Правда», бывали «Красное Знамя» и «На Боевом посту». Прочитывались несколько раз от и до. Чуть ли наизусть заучивали. Вот свежих номеров с утра не было.