Судьбы местного значения
Шрифт:
Чичерин изучал документы — Супонина, а сержант — Осипова.
Книжка потертая, в меру загрязненная, выдана три года назад. Подписи и печати соответствуют. Так, что там капитан из Москвы говорил?.. Спец-пометки! Их нет, ввели всего лишь неделю назад. Возможно, очередь на смену документа пока не дошла. Скрепки… с налетом ржавчины. Политрук с некоторым беспокойством следил, как Чичерин тщательно рассматривает удостоверение. А когда тот зачем-то потер скрепки, обеспокоенно поинтересовался:
— Что-то не так?
— Все не так… —
Политрук недовольно поморщился, но перечить не стал.
— Кто разрешил входить в палату? — спросил Чичерин, возвращая документы Осипову.
— Начальник особого отдела фронта, — ответил политрук. — Ваш героический прорыв решено отразить в советской прессе.
Вот тут политрук явно врет. Не мог начальник особого отдела дать разрешение. Ни он не его заместитель. Циркуляры по объектам «Пепел» получили все особые отделы фронтов. А по группе Лукина особенно. Только сам капитан имел право дать разрешение, но он ранен. Чичерин покосился на закрытую дверь, заметил комендантского сержанта с каменным лицом. Предчувствует он экзекуцию. Ясно, что простой сержант против батальонного комиссара никак не пляшет, но если Лукин разрешения не давал, то комендачу придется туго.
Документы у обоих были в порядке. Чичерин приоткрыл дверь и заглянул в палату — все в порядке, прикрыл дверь и вернул политруку его удостоверение.
— Блокнот покажите, — потребовал Чичерин у Осипова.
Перелистывая страницы блокнота, пробежался по записям. Краткие тезисы — шли-стреляли-уничтожали врага. Ничего такого, что могло намекнуть на особый секрет. И пока на привычную газетную статью не похоже. Вернулся к первой страничке, где заметил знакомые строчки. Четко выделенные и подчеркнутые.
— Наша задача не умирать за свою родину, а так сражаться с врагом, чтобы он умирал за свою родину! — негромко прочитал он.
— Это слова товарища Попеля, — пояснил Осипов.
Чичерин кивнул, протягивая блокнот. Эти слова были в Витькиной тетради. Может быть товарищ Попель тоже имеет какое-то отношение к Фениксу, то тесть к «Пеплу»? Сколько же может быть этих посланий? Скорей всего более трех.
— Хорошие слова, — сказал лейтенант корреспонденту. — Я бы добавил еще — а если придется принять смерть, то так, чтоб врагам тошно и страшно стало!
Корреспондент посветлел лицом и, выудив карандаш, тут же сделал запись.
— А…
— Нет, времени, товарищ Осипов, — прервал корреспондента Чичерин. — Сержант, не впускай пока никого.
Комендантский сержант козырнул, а лейтенант вошел в палату.
В палате всего две койки, две тумбочки, и целых четыре стула. На левой койке полулежа читает газету Лукин. На правой фигурант — без сознания. У окна на стуле Кузнецова сидит, тоже газету просматривает. Вот что значит палата для старшего комсостава. И прессу на-те-пожалуйста, и такое просторное помещении всего для двоих. И воздух тут свеж — приоткрыта не маленькая форточка, а вся фрамуга.
— Здравствуйте! — поздоровался Чичерин.
— День добрый, Юрий Яковлевич, — оторвался от чтения Лукин.
— Здравствуйте, товарищ лейтенант… — спохватилась Кузнецова.
— Сиди- сиди, — прервал девушку Чичерин. — И давай не по званию. Меня Юрием зовут, али забыла? Как самочувствие, товарищ капитан?
— Терпимое — глянул на лейтенанта Лукин. — И меня Василий Петрович зовут, али забыл?
Чичерин поднял обе руки — понял, мол, исправлюсь. Повернулся к Кузнецовой.
— Как дела у нашего героя? Не очнулся еще?
— В себя не приходил, — вздохнула Маша. — Покормить бы его, а то исхудал весь…
Девушка всхлипнула и, отложив газету, принялась поить безымянного бойца. Пипеткой она набирала воду и по капле вливала в рот. Хоть что-то, ибо ел он, по словам девушки, в последний раз более четырех суток назад. При этом фигурант выглядел вполне здоровым, лишь похудел сильно. Четыре дня без сознания! Придет ли в себя? Будет жаль, если умрет, и тайну источника унесет с собой.
— Тов… — начал лейтенант, но быстро поправился, — Василий Петрович, к вам тут корреспондент заходил, и я…
— Не беспокойся, Юра, — перебив Чичерина, хмыкнул Лукин, — корреспондента я отшил, а с политотделом фронта мы разберемся… Маша, — повернулся он к Кузнецовой, — выйди пожалуйста, нам перемолвиться надо.
— А за твоим благоверным мы присмотрим, — улыбнулся Юрий, — никуда он не денется.
Когда девушка вышла, Лукин заговорщицки подмигнул и дотянулся до тумбочки. Через минуту на тумбочке стояли два стакана и бутылка вина. Причем у тумбы сбоку Чичерин заметил такую же бутылку, только пустую.
— Это кагор, — пояснил Лукин. — Товарищи привезли, чтобы кровь быстрее восстанавливалась.
Капитан резким ударом выбил пробку, и разлил вино.
— Держи, — протянул он стакан. — Давай, за победу выпьем.
— За победу! — поднял стакан Юрий. — За девятое мая!
Лукин приподнял в согласии стакан, и выпил вино.
— Вкусное, — сказал Чичерин, выпив. — Ничего вкуснее не пил.
— Спирт али водка да жирная селедка?
— Ага, — кивнул Юрий, — или соленый огурчик…
— Тихо… — прервал Лукин. — Створку еще приоткрой.
Юрий распахнул фрамугу. С аллеи слышалась песня:
— Я как ветер по полю мотался,
Не хотелось в бою умирать.
Я в атаке со смертью братался.
Чтоб до немца живым добежать.
Добежать, со штыком познакомить,
И прикладом врага удивить.
С уставшей смертью после боя