Судебная петля. Секретная история политических процессов на Западе
Шрифт:
Обычное у протестантов, начиная с Лютера и Кальвина, отождествление римского папы с антихристом стало, например в Англии, своего рода официальной точкой зрения государственной англиканской церкви [360] . Превращение идеологической конфронтации в международный конфликт, потребовавший огромных жертв и сопровождавшийся бесконечными кровавыми расправами, создавало то лихорадочное состояние общественного сознания, которое особо благоприятствовало все большему распространению демонологической пропаганды и преследований по обвинению в ведовстве. Обратим внимание на то, что массовые гонения на ведьм очень точно — насколько это вообще возможно в общественных явлениях — совпадают хронологически с этим противоборством, происходившим примерно в 1520–1648 гг. Эти гонения начали нарастать в то полустолетие, когда созревали условия для конфликта, и быстро сошли на нет в следующее полустолетие. Можно проследить многие примечательные совпадения между развитием конфликта и развитием гонений. В Юго-Западной Германии, ставшей позднее центром жесточайших гонений, с 1400 по 1560 г., т. е. более чем за полтора века, было казнено 88 человек. Первая массовая «охота на ведьм» началась здесь в 1562 г. — примерно через 40 лет после начала конфликта, а последняя происходила в 1662–1665 гг.; в отдельных районах она длилась до 1684 г., т. е. закончилась немногим менее, чем через 40 лет после завершения этого конфликта [361] .
360
Hill
361
Midelfort H. С. E. Op. cit. P. 71 а. о. См. также: Schormann G. Hexenprozesse in Nord Westdeutschland. Hildesheim, 1977. Католические историки не раз отмечали с похвалой, что город Рим не знал (или почти не знал) процессов над ведьмами. Но это вовсе не говорит в пользу верхов католической церкви. Наоборот, будучи свободными от веры в бесовский шабаш, они добрых два столетия спокойно взирали на то, что по всей Европе полыхали костры, на которых погибли многочисленные жертвы «охоты на ведьм», и даже благословляли кровавые гонения.
Наиболее свирепые преследования происходили именно в Германии, причем особенно в районах, которые служили ареной борьбы между католическим и протестантским лагерями. К ним принадлежали, в частности, рейнские области. Достаточно привести немногие примеры. В герцогстве Брауншвейгском с 1590 по 1600 г., как считали современники, сжигали в среднем 10 человек ежедневно. В деревнях около Трира в 1586 г. остались в живых только две женщины. В 1589 г. в городе Кведлинбурге в Саксонии, насчитывавшем 12 тыс. жителей, за один день было сожжено 133 человека. В Бамберге епископ Иоганн Георг II Фукс фон Дорнхейм в 1623–1631 гг. отправил на костер многие сотни ведьм, пока не был изгнан из своих владений шведскими войсками. Князь-епископ Вюрцбурга Филипп Адольф фон Эренберг сжег 900 человек, собственного племянника и 19 католических священников. В городке Мелтенбурге (в районе Майнца), насчитывавшем 3 тыс. душ, между 1626 и 1629 гг. было казнено 56 ведьм, в Бургштадте с населением 2 тыс. человек было 77 казнен, в маленькой деревеньке Айхенбюсль — 19 и т. д.
Гонения перекинулись на Эльзас, Лотарингию, соседние провинции Франции [362] . В протестантских государствах, в Швейцарии преследования приобрели такой же ужасающий размах. В кальвинистской Женеве только в 1542 г. было сожжено 500 ведьм. Конечно, «охота на ведьм» распространялась и на области, далекие от главных сражений векового конфликта; пуритане перенесли ее и в английские колонии в Новом Свете. Но эпицентр конфликта вполне точно совпадал с эпицентром гонений. Периоды особо широких и жестоких преследований не совпадали по времени в разных районах Европы, и здесь опять-таки прослеживается связь с большей или меньшей вовлеченностью данной страны в противостояние (особенно в форме вооруженного конфликта) между католической контрреформацией и протестантизмом. Это, в частности, демонстрирует пример Англии. Как показывают новейшие исследования, наибольшее число ведовских процессов относится ко времени правления Елизаветы I (1558–1603), когда Англия находилась в острейшей конфронтации с главными силами контрреформации, после же выхода страны из векового конфликта преследования стали значительно более редкими (хотя и возникло несколько обострений, как в Ланкашире в 1612 г. и в Эссексе в 1645 г. во время Английской революции). Уже к началу XVII в. в Англии среди части образованных слоев населения существовало ироническое отношение к теориям демонологов и обвинениям в ведовстве [363] .
362
О ведовских процессах во Франции см.: Soman A. Les proc`es de sorcellerie au Parlement de Paris//Annales. 1977. N 4.
363
Lamer C. James VI and I… P. 87.
Таким образом, в хронологических пределах европейской «охоты на ведьм» (начало XVI — третья четверть XVII в.) массовые гонения происходили в разное время в разных странах. Наряду с общими для всех факторами здесь действовали причины местного характера, в том числе позиция, занимавшаяся носителем верховной власти — монархом. Это ярко отразилось, в частности, на преследовании ведьм в Шотландии, в развертывании которого большую роль сыграл, как уже отмечалось, король Яков VI, унаследовавший в 1603 г. английский престол под именем Якова I. Однако такую роль демонологические склонности монарха играли лишь при наличии подходящих общественных условий. Яков, вступив на британский трон, не только не пытался развернуть гонения в Англии, но и сам, поддавшись скептическим настроениям, распространившимся среди образованных кругов английского общества, постепенно стал утрачивать интерес к демонологии.
«Охота на ведьм» была средством, использовавшимся правящими классами для сплочения населения, находящегося якобы под угрозой внутреннего врага, который являлся агентурой опасного внешнего врага. Этот внешний враг — сатана при всей приписывавшейся ему мощи был очень удобным неприятелем, поскольку его можно было не опасаться в сфере практической политики. Вместе с тем и внутренний враг был очень удобным, поскольку власти могли не считаться с угрозой вмешательства в его пользу внешних (точнее, потусторонних) сил. Именно беззащитность жертв, которым приписывалось поистине адское могущество, была дополнительным основанием для тоге, чтобы сделать их объектом гонений. Расправы с ведьмами (в отличие, например, от преследования протестантов в католических странах, мавров и евреев в Испании, еретиков вообще повсеместно в Европе) не могли вызвать неудовольствия в других государствах, сколько-нибудь широкого сочувствия: ведь почти никто добровольно не причислял себя к единомышленникам обвиняемых. Сомневаться в их виновности значило бросать вызов всей системе тогдашнего мировоззрения, светской и церковной власти, не проявлять лояльности по отношению к стране и обществу в целом, что тоже могло быть делом очень немногих. Вместе с тем обращает на себя внимание еще одно многозначительное совпадение — «охота на ведьм» начинается с утверждения абсолютистских государств, с распространения теории божественного права монархов, а ее окончание связано с потерей в значительной степени ими е глазах общества этой сверхъестественной санкции их прав и прерогатив. Ведьмы являлись врагами Бога и царства Божьего и тем самым и земного государства и его главы. Складывание абсолютистских монархий было неразрывно связано с ростом бюрократии, с присущей ей тенденцией ко всё более полному контролю над частной жизнью людей, к строгому надзору за неуклонным соблюдением всех предписанных государством норм и канонов поведения. Видимо, правы те исследователи, которые обращают внимание на то, что областями наиболее интенсивных гонений были как раз области с наибольшим развитием бюрократического аппарата, включая судебные учреждения с их разработанной системой добывания «нужных» показаний [364] . Ведовство считалось как бы нарушением разом всех установленных норм, соединением воедино преступлений, преследуемых и караемых администрацией; это единство было обращено против самих основ обожествленной государственной власти [365] .
364
Currie E. P. The Control of Witchcraft in Renaissance Europe // Black D. (Ed.) The Social Organization of Law. N. Y., 1973. P. 251 f; Lamer C. Enemies of God. P. 20, 197.
365
Lamer C. Enemies of God. P. 195.
В последнее время западными исследователями предпринимались попытки представить суды над ведьмами как стремление общества определить свои нравственные основы и характер, как результат отношения к политической власти в эпоху Возрождения, как осуществление важных социальных функций и т. п. [366] Высказывалось мнение, будто преследования были выражением желания правящих классов подавить протест народной массы, принимавший форму религиозного мессианства, представить церковь и государство действенными защитниками общества от вражеской рати. Показательно, что подавляющее большинство жертв гонений принадлежало к социальным низам. Как писал одни американский автор, важно выяснить не почему общественные верхи были «одержимы уничтожением ведовства, а скорее почему они были одержимы созданием ведовства» [367] . К этому справедливому замечанию следует все же прибавить, что нередко картина оказывалась более сложной, что орудием гонений пользовались не только реакционные, но и передовые для той эпохи круги общества [368] .
366
Swanson G. E. The Birth of Gods. Ann Arbor, 1960; Erikson К. Wayward Puritans. N. Y., 1966; Gross A. Die erste Walpurgisnacht. Hexenverfolgung in Deutschland. Rowohlt, 1981.
367
Harris M. Cows, Pigs, Wars and Witches. The Riddles of Culture. N. Y„1974. P. 225, 236–240.
368
Macfarlane A. Op. cit.; Midlefort N. С. E. Op. cit. P. 3–4.
Ведовские процессы можно отнести и к проявлениям социальной истерии (так предлагает, в частности, X. Тревор-Ропер) [369] , но лишь при условии более или менее четкого определения содержания столь расплывчатого понятия. Ведь неопределенность его позволяет, например, консервативным авторам тенденциозно характеризовать действия масс в периоды революционных кризисов, ставить знак равенства между «истерией» и любыми проявлениями классовой борьбы, народного насилия над эксплуататорами. Ложное изображение консервативными учеными народных движений в виде массовой истерии берет начало как раз в действительной истерии, но реакционной, нагнетаемой правящими классами для достижения корыстных целей. Если же освободить понятие «социальная истерия» от такого истолкования, то оно окажется применимым только к некоторым действиям определенных общественных групп, явно нерациональным с точки зрения их классовых интересов. Порождением такой истерии окажутся все формы политического террора, направленного против заведомо не представляющего никакой опасности или мнимого противника, которым могли быть «ведьмы» в XVI–XVII вв., явно бессильные религиозные или национальные меньшинства, остатки побежденных и полностью сошедших с исторической сцены социальных прослоек, носители каких-то определенных идеологических воззрений, ни прямо, ни даже косвенно не угрожающих основам существующего порядка, и т. д.
369
Trevor-Roper H. R. The European Witch-craze…
Однако, признавая неразумными открыто прокламированные цели такого гонения, можно ли считать, что у его вдохновителей вообще не имелось рациональных мотивов для «охоты на ведьм»? Безумие имело свою систему, вполне разумное, хотя, конечно, далеко не всеми гонителями осознаваемое основание. Террор, развязываемый во время истерии, бывал направлен не только и даже не столько против группы, являющейся его объектом, сколько против основной массы населения, становился средством удержания ее в подчинении — путем соучастия в гонениях, а также усиления в такой обстановке идеологического воздействия со стороны правящих классов. Условия, когда даже активный участник гонений мог завтра оказаться их жертвой, когда критерии «вины» становились крайне зыбкими, должны были обеспечивать в кризисные периоды слепое повиновение, которое в «обычные», спокойные времена гарантировалось привычкой к подчинению авторитету верховной власти, силой государственного аппарата. «Охота на ведьм», поскольку приспешником сатаны мог быть объявлен любой и каждый, кто угодно, вплоть до непокорных судей, в этом смысле вполне отвечала интересам правящих кругов в XVI и XVII столетиях.
Идеология феодального мира, социально-психологический климат эпохи стимулировали возникновение и других форм массовой истерии (например, паники, связанной с ожиданием конца света в разных районах Германии в 1524, 1533, 1584 гг.; влиянию первой из них поддался и сам император Карл V). Несомненно, что те же причины способствовали обострению конфликта между наукой и религией, приведшего к судам над учеными. Достаточно напомнить наиболее известные из них — процессы Джордано Бруно и Галилео Галилея. Инквизиторы обвиняли Галилея в том, что он выдает гипотезу Коперника, полезную для астрономических расчетов, за объективную истину [370] . Объективной истиной для судей были ведовские козни и бесовский шабаш. Поэтому так расходится с истиной католический историк П. Даниэль-Роп, когда он мягко журит инквизиторов лишь за неумение объяснить, «каким образом теология может быть приведена в согласие с наукой» [371] . В ноябре 1979 г. папа Иоанн Павел II, объявив ошибочным приговор инквизиции по делу Галилея, выразил надежду, что это будет способствовать «плодотворному согласию между наукой и верой…» [372] .
370
См.: Кузнецов Б. Г. Галилей. M., 1964. C. 117; Штекли A. Э. Галилей. M., 1972. C. 211–226.
371
Daniel-Rops [P.JQue faut-il penser de l’affaire Galil'ee//Historia. Avril. 1963. № 197. P. 504.
372
Известия. 1979. 11 ноября; Каптеров И., Скибицкий М. Все ли ясно в деле Галилея?//Наука и религия. 1982. № 5. С. 28.
Однако и в разгар истерии она наталкивалась на прирожденный здравый смысл народа. Ярким примером этого служит уникальная история с «аудватерскими весами». Для установления виновности обвиняемого в сношении с нечистой силой проводилось взвешивание (считалось, что ведьмы и колдуны весят меньше). Правда, эта форма испытания не была официально признана правосудием, но все же в ряде мест считалась очень точным способом определения вины, конечно если правильность весов не вызывала сомнения. Безусловно верными могли быть лишь городские весы. Право приобрести их в средние века нередко было первым шагом в юридическом оформлении и признании нового города.